Зима в этом году выдалась холодная, как ей и подобает быть: с пронизывающими ветрами, пробирающими до костей, метелью. Снег Армана всегда завораживал, особенно такой, как сейчас: падающий большими мягкими хлопьями на локоны волос, ресницы, бархатную ткань мантии.
Он кружился, иногда ударял в лицо, гонимый порывом ветра, касался щёк и тут же таял, превращаясь в лёгкие прохладные капельки.
Стояли рождественские каникулы, благословенное время. Готье очень любил его, и не только потому, что можно было сделать перерыв в учёбе; просто это был абсолютно волшебный период с самого его детства. Рождество сплачивало и сближало его небольшую семью, они собирались за большим столом, общались в светской манере, но с большим теплом (это была редкость), ели традиционную очень вкусную еду... Темнело рано, полутьму разгоняли ярко горящие жёлтыми светлячками свечи, а после ужина можно было долго лежать в тёплой, мягкой постели, глядя в окно на волшебный танец снежинок и думая обо всём.
Строго говоря, сегодня Арман бродил по Лондонским закоулкам не просто так. У его "просто так" была определённая цель: художник-любитель, он искал объект, чтобы запечатлеть его на бумаге. Не имело значения, что это будет: живая натура, архитектурная ли. Внутри у него горело желание творить, вдохновение окутывало всё его существо. В руке парень нёс плотно закрытые от снегопада плотные листы и пару мягких карандашей. Он мысленно ругал себя за то, что не стал надевать перчатки: вьюга усиливалась, пальцы, от природы тёплые, начинали коченеть, сначала побелели, а теперь были сухими и красными. Их ломило и жгло. Однако ради действительно хорошей зарисовки можно было перетерпеть многое.
Сегодня он не ожидал никого встретить, не рассчитывал на общение, подняв воротник, быстро шагал наедине со своими мыслями. Арман смотрел прямо перед собой, бегло рассматривая всё, что видел, своими тёмными глазами-стрижами.

Так уж устроена была жизнь - и подобные случаи происходили на каждом шагу - ни одного спокойного дня у Армана не было. Только он стремился побыть один, как кто-то приходил, звал, настойчиво увлекая в реальность с её хитросплетениями и новыми событиями.
Вот и сейчас случилось что-то из ряда вон выходящее, и вместе с тем закономерное. Сначала Арман подумал, что ему в голову прилетел снежок - интересно, что за дети могли тут баловаться? Потом почувствовал леденящее прикосновение снега сначала к шее, а через пару секунд - тонкую струйку ледяной влаги, стекающую вдоль позвоночника. Снег мгновенно таял, соприкасаясь с пылающим телом.
Парень разозлился. Сам он никогда бы так не сделал - он, всегда бесконечно заботящийся о спокойствии и благе других, часто даже в ущерб себе. В Хогвартсе он легко мог поделиться пергаментом, даже если у самого почти заканчивался, сам предлагал подвинуться или поменяться с кем-то местами. Возможно, со стороны это выглядело чересчур мягким поведением, недостойным будущего мужчины; возможно, так оно и было. Арман, как это закономерно для человеческого сознания, старался оправдать себя в собственных глазах: это забота, это любовь к ближнему своему - всё в духе Рождества.
Однако злоба поднялась и тугой змеёй обвила шею, еще пара секунд - и прорвётся поток грубых слов. Он резко обернулся к тому, кто столь бесцеремонно нарушил его творческий покой. Да, это был он - юноша. Арман кинул на него быстрый взгляд, и, будучи художником, мгновенно подметил мельчайшие черточки парня: тёмные волосы, глаза, линию улыбки, общую слаженность фигуры. Впечатление он производил приятное, радушное. Если бы не этот снег за шиворотом.
Этот парень, очевидно, ориентировался в различных ситуациях лучше и быстрее Готье, он, даже не спрашивая, быстро убрал снег и наложил согревающие чары. А когда ушел дискомфорт, ушла и злоба. Почти. Совсем немного отравляющего яда осело где-то на глубине его души - ненадолго, скоро исчезнет и он.
Арман качнул головой, улыбнулся уголками губ:
- Бывает. Думаю, ты не хотел.
Юноши обменялись рукопожатиями, рука Питера (так звали незнакомца) была гораздо теплее, чем у Армана.
- Меня зовут Арман.
Он осознанно не стал называть свою фамилию: не рассчитывал слишком уж сближаться с этим Питером. Одного было жалко - листов для рисунков, они совсем промокли, стали бугристыми - на таких рисовать - курам на смех.
Но как улыбался новый знакомый - мама дорогая.
"Ладно", - пронеслось у Армана в голове, - "Куплю новые". Всё-таки, человеческие отношения всегда важнее, чем какие-то вещи.
- В такую погоду хочется выпить чего-то покрепче, - с незнакомой для самого него наглостью произнёс Арман. Он всё улыбался и улыбался, никак не мог стать серьёзнее. Ситуация того и не требовала.

Это было похоже на допрос. Вопросы сыпались один за другим, что свидетельствовало либо о недюжинном интересе собеседника, либо о его неумении строить диалог. Могло быть следствием и дурного воспитания. Впрочем, "дурное воспитание" - это явно было не про нового знакомого. Даже пока человек не открыл рот, многое о нём можно понять: по походке, по взгляду, улыбку, по тому, что привлекает внимание, на чём взгляд задерживается чуть дольше обычного...
Теперь можно было разглядывать Питера сколько захочется, диалог к этому располагал - вынужденный контакт глазами. Арман проигнорировал вопрос про сливочное пиво. "А не рано ли". Рано, конечно, он и сам об этом знал. Но юность ударяла в голову, и в таком возрасте легко получается нарушать догмы, позволять себе некоторые... безумства.
- На шестом. Рэйвенкло, - слова получились отрывистыми, сорвались с губ, и тут же их заглушил свист метели.
Вечерело, ветер только усиливался и не щадил никого: ни голые, будто нарисованные углём, деревья, ни животных, ни двух волшебников, столкнувшихся в этом переулке двадцать шестого декабря. Готье спрятался глубже в мантию, приподнял воротник, исподлобья снова взглянул на Питера.
"Симпатичный", - подумал он с какой-то детской симпатией, не имеющей ничего общего с вожделением и похотью. Он просто любовался чёрточками его лица с почти профессиональным интересом. "Вот кого я сегодня нарисую. Это то, что нужно".
- Ну что, зайдём куда-то? Здесь находиться становится просто невыносимо.
На этот раз порыв ветра кинул охапку сухого снега прямо ему в лицо. Снежинки осели на тёмных ресницах, кое-где подтаяли. Парень поморщился. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в каком-нибудь тёплом месте.

Есть люди, с которыми вас всегда будет разделять пропасть - непреодолимая, по всей видимости, и, как ни старайся, ты не сможешь подобраться ближе. Не сможешь понять чужой мир и ценности, не сможешь до конца осознать, почему человек любит кофе, а не чай, определённые книги и музыкантов. И количеством пророненных слов тут ничего не изменить - всё равно расстояние остаётся как до Австралии. Это один сорт. А есть ещё - когда вы знакомы совсем немного, и уже пришла расслабленность, симпатия, расположение. И вот этот второй вид отношений возник между Арманом и Питером - свалился с неба, подобно той пригоршне снега, запорошил их обоих с ног до головы, синей извилистой нитью опутал запястья и щиколотки, привязывая друг к другу. На время? Навсегда? Бред, ничего не бывает "навсегда".
Арман уже не чувствовал скованности, всегда возникающей у него при новом знакомстве. Возможно, причиной тому были согревающие чары. Они, подобно кружке какого-нибудь горячего наваристого напитка, располагали друг к другу и создавали ощущение близости... семейности?
Парень, конечно, не узнал Питера. Это было странно, ведь память у Готье была хорошая, если не сказать - отличная, он легко запоминал лица, имена, фамилии, и часто видел знакомых издалека, самым первым уведомляя, что вот, N идёт. И люди с удивлением смотрели в сторону, куда показывал Арман, убеждаясь - да, идёт, но разве он самый? И да, это оказывался именно тот человек.
Питер протягивал ему перчатки, заметил, как замёрзли руки. Готье не хотел их брать, тем более, что кафе и прочие заведения тут были на каждом шагу - надеть перчатки на пару минут? Да бросьте. Но хотелось быть вежливым.
- Да, можно в "Фортескью", - он пожал плечами, улыбнувшись одними уголками губ, принял перчатки из рук Питера и сжал в правой руке - ну ни в какую не хотел их надевать. И не наденет.
"Ты собирался что-то зарисовать?"
Что-то. Кого-то.
- Тогда - нет. А вот сейчас решил, что буду рисовать. Тебя. - фраза прозвучала нагло, и это рассмешило Армана, он издал тихий смешок, сверкнув глазами на своего собеседника.
В его сердце прыгали и наталкивались друг на друга смешинки, вызванные такой вот встречей, спонтанной, но приятной чертовски.
Парень уже заметил вывеску кафе неподалеку, она светилась размытым желтоватым огнём сквозь плотную белую стену маленьких снежинок, выполняющих любой каприз ветра.

Они всё же сдвинулись с места, направились куда-то вперёд, по направлению к кафе - наверное, сами до конца не знали, куда точно идут, но шли со спешкой - два парня, плечом к плечу, как две чёрные птицы. Что и говорить - чёрными были не только их мантии, но и почти всё вокруг: сумерки опустились на город меньше чем за полчаса, их разбавляли только фонари и неоновые огоньки вывесок. В темноте Арману было ещё комфортнее: ночь всегда приносила некую философскую расслабленность, а иногда - вот как сегодня - и жажду новых ощущений и впечатлений.
То, что каждый день находится рядом с нами, уже не кажется чем-то ценным и особенным. Да, Хогвартс был домом Армана, тёплым местом в его душе, по нему он скучал жарким летом, но сейчас, когда он жил там каждый день... Ну, Хогвартс и Хогвартс. Когда-нибудь, через лет пять, может быть, и Готье попадёт в эту ловушку ностальгии по прошлому, но этого ещё надо дождаться. Что касается преподавателей... Арман ни к кому не испытывал особой симпатии, а вот уважение - ко всем. Он преклонялся перед собранностью Минервы Макгонагалл, мощью и строгостью профессора Снейпа. Да и профессор Флитвик Арману нравился - своим дружелюбием и какой-то заземлённостью, что ли. В хорошем смысле этого слова.
- Кажется, хорошо. Но раньше было спокойнее. - ему не очень хотелось делиться своими догадками насчёт будущего Хогвартса в частности и волшебного мира вообще. Тёмный Лорд.. возвращался. - И профессор Флитвик, уверен, точно такой же, каким ты его запомнил. Не подумай, что мне всё равно, - Арман виновато улыбнулся, глядя куда-то себе под ноги; меньше всего ему хотелось производить впечатление равнодушного человека, - просто всё это уже примелькалось. Но я понимаю, ты ностальгируешь. - сдержанная улыбка.
А вот про рисунки ему поговорить хотелось. Это была благодатная и всегда радующая тема. Он не понимал, хочет Питер или нет остаться запечатлённым в его альбоме.
- А насчёт рисунков... Ну, что да, то да. Я... запомню тебя. - прозвучало слишком многозначно, двусмысленно, явно не по-дружески. Арман сам испугался этой нотки в своих речах, но больше всего опасался, что это отпугнёт Питера. Готье всё ещё не испытывал к нему симпатии как к мужчине; сама природа такого влечения пока оставалась для него загадкой и запретом, он даже не думал о том, что мог бы влюбиться в кого-то, кроме девушки. Что ему мог понравиться.. парень. Наверное, так оно и происходит. Мы не выбираем. У нас не остаётся выбора.
- Да ладно, пошли к Фортескью. Пошли, пошли. - он осмелился и потянул Питера за рукав. Через несколько мгновений они уже приблизились к входу в заведение и стояли так близко, что их рукава касались друг друга. Это вызывало неловкость (Боже, опять!), ёкающее чувство в сердце. Опасная близость. Опасная.

Они нашли какой-то уголок, отдалённый от большого количества людей, сели. Арман быстро осмотрел кафе, в нём он ни разу не бывал; это было шумное место, предназначенное для любого контингента посетителей, однако слишком обеспеченные люди всё же сюда не заходили. Была практически полная посадка, оно и понятно: каникулы. Парень заметил стайку девочек, оживлённо щебечущих за столиком, двух мужчин, что-то спокойно и тихо обсуждавших, они так близко наклонились друг к другу, как давние любовники; идиллию разбивали лишь их чересчур строгие и отстранённые взгляды. Толпы студентов на каникулах, и разговоры-разговоры-разговоры. "А ты слышал..?", "Говорят, что..", "Пару дней назад я разговаривал с.." - ну и так далее. Пустая болтовня, так необходимая каждому человеку.
Меню выглядело потрёпанным, Арман пролистал пару страниц без особого интереса, просто чтобы поглядеть на шрифт и изображения. Как он и ожидал, особого вкуса от хозяев кафе ждать не приходилось, всё было оформлено просто, на скорую руку, да и те наименования блюд, что ему удалось зацепить взглядом, были без изысканий.
- Сливочное пиво. Давай? - он взглянул на Питера и поразился тому, какая перемена произошла на лице нового знакомца. Было видно, что какие-то мысли причиняют ему боль и тревогу. Мысли про Хогвартс. Про то, как всё изменилось. Слишком громкий смех на улицах заставлял людей в недоумении оборачиваться, поглазеть - кто смеет веселиться в такое время? Было очевидно, что Питера тревожили мысли именно такого толка, неспроста же он спрашивал про Хогвартс... Но Арман мог только догадываться. Сам он всем своим существом был отстранён от происходивших событий, от всего мира - внутри себя он находил нечто гораздо более интересное, а ещё там был грот, куда можно было уйти, укрыться ото всех и развести тёплый, ласкающий руки огонь. Готье до конца ещё не верил, что Тёмный Лорд может и в самом деле вернуться, что разразится война, что ему придётся принимать в ней участие, встать на какую-то сторону, отказавшись от привычного нейтралитета. Он гнал от себя эти мысли до поры до времени, и отчасти это было здравым решением: как разразится, тогда и потолкуем. Нечего засорять себе мозги домыслами и фантазиями.
Питер уже снова повеселел, даже улыбался, но всё равно отпечаток былых раздумий бросал тень на его лицо. Арман, желая успокоить, как-то согреть парня, сказал:
- Я понимаю, что тебя тревожит. Но какие-то события неизбежны. Неизбежны. - он внимательно посмотрел в тёмные глаза собеседника, стараясь уловить оттенок хоть какой-то эмоции и отклика, - Но мы не должны поддаваться всеобщему смятению. Иначе - конец. - пауза, - Известно: всего темней перед рассветом.
Арман до конца не знал, понимает ли его Питер. Это заставляло нервничать, а, если Готье нервничал, он всё время начинал делать суетливые движения: то волосы потрогает, то вещи свои. Никогда не мог скрыть волнения. Вот и сейчас юный рэйвенкловец достал-таки свои листы для набросков, наложил на них чары, чтобы просушить, и положил один перед собой, избегая смотреть на Питера. Неловкий и тяжёлый получался разговор.

Отредактировано Arman Gautier (2018-08-14 17:18:50)

Было очевидно, что Питер хотел простого, приятного разговора, а не вот этого вот всего - заумных мыслей, тоски в глазах, страданий - всего, что было так присуще Арману. А потом этот парень тронул его за плечо. Простым, полным спокойствия, движением - как будто всегда так и делал, касался его, чтобы успокоить. Готье хотел этого и не хотел: он вздрогнул от прикосновений, посмотрел сначала на руку, потом прямо в глаза Питеру. Он чувствовал, что между ними устанавливаются не просто приятельские, дружеские отношения двух молодых людей; он понимал, что ходит по краю, что нужно либо поддаться, либо прямо сейчас дать понять, что такое.. исключено.
Однако его симпатию Питер завоевал. От этого случайного прикосновения по телу пробежали мелкие мурашки (хорошо, что это было незаметно). Арман надеялся, что этим всё и ограничится: страшно подумать, как бы его трясло от объятий... Он ведь был совсем юным мальчиком, жаждал любви и всего нового, но, как только понимал, что мечта вот-вот сбудется, стремился от неё отказаться. Что может быть страшнее, чем то, когда ты понимаешь, что твои грёзы вот-вот станут реальностью.
Он не мог быть с ним груб и холоден, просто не мог. Арман не желал выглядеть взволнованным подростком, которым, по сути, и был. Он выпрямился (так его и кидало от одного состояния к другому - часть натуры, ничего не поделаешь), пригубил свой напиток, и ответил, смакуя каждое слово, максимально медленно - обычно он тараторил:
- Обычно рисую людей. Мне нравится наблюдать, как играют мышцы, какие плавные изгибы. Не интересуюсь ничем идеальным - люблю худобу, полноту, старость и юность. Ты не против? - он кивнул сначала на Питера, потом на пустой листок, который достал и положил перед собой минутами раньше.
Арман интересовался, не против ли Питер, что тот начнёт его рисовать. Юноша достал остро заточенный карандаш, склонился к листу и поставил маленькую чёрную точку в районе центра. Потом поднял взгляд и вопросительно взглянул на своего спутника.

Как-то неожиданно всё завязалось у Армана с Питером - как часто оно и бывает при дружбе: какая-то симпатия, несколько общих интересов, слово за слово - раз, и готово. Они переписывались после тех рождественских каникул. Приятных каникул. Арман помнил, что тогда они с Питером много гуляли, разговаривали, не умолкая, часто сидели в мелких кафе, попивая разные горячие напитки: с шоколадом, с зефиром, с большой пенкой взбитого молока. Правда, ни на секунду ни умолкали. Как прекрасно общаться с новым человеком: непочатый край тем для разговора, столько неизведанного, столько откровений, столько возможностей произвести впечатление! И Арман этим пользовался: часто говорил нарочито литературно, избегая простецких выражений, заводил разговор о книгах и науках, а Питер легко его поддерживал - изъяснялся кратко, умно, точно. Тогда Арман несколько раз его рисовал - не во время прогулок, уже потом, когда возвращался домой и долго не мог заснуть, приближение весны ли было тому виной? В неверном свете настольной лампы Готье рисовал знакомое лицо, стараясь воспроизвести по памяти. Он использовал один только простой карандаш, не особо вырисовывая детали - на то это был и набросок, просто штриховал, набрасывая основные детали внешности, и отсылал по почте. Питеру, вероятно, нравилось. Он был одним из тех тактичных людей, которые сразу не бросаются критиковать чужую работу, а предпочитают лить мёд, а потом, если в том есть необходимость, добавить ложку дёгтя. Иногда он критиковал его рисунки, совсем немного, но Арман и сам видел свои недочёты. Он не особо комплексовал из-за них, привык относиться к себе снисходительно: он учился, а вовсе не был профессионалом.
Письма Готье писать любил. Он быстро их сочинял, оформлял грамотно, писал самым новым пером, а иногда пшикал на бумагу своим одеколоном или, если было настроение, вкладывал веточку сухих летних растений. Конверты получались толстыми - как, должно быть, приятно их получать!
Питер тоже писал много, но у него был совсем иной стиль: отрывистые предложения, удивительно ясные. В них чувствовалась забота, искренняя доброта. Арман сразу же бросался писать ответ с радостной улыбкой и в последующие дни ходил в приподнятом настроении - ждал ответного письма.
Он уже давно отбросил идею как-то привлечь Питера - понимал, что он ему не особо, видно, понравился, а может Мур был совсем не по этой части, так что теперь Армана устраивала дружба. Друзей ведь много не бывает?
Последнее письмо Питера было на удивление грустным. Произошло столько событий, главное из которых - смерть Альбуса Дамблдора. Теперь боялись все. И Арман боялся. Теперь, очевидно, Пожиратели оживятся, и спокойной жизни не будет ни у кого. Он долго не отвечал на письмо - просто не знал, что сказать. Боялся, что письмо перехватят и прочитают, хотя кому он был нужен?
В итоге отправил непривычно короткое сообщение - всё, что смог из себя выжать за несколько недель.
"Дорогой друг!
Пока всё нормально. Меня тоже всколыхнула новость об убийстве Дамблдора, тем более, что всё произошло совсем рядом. В ту ночь я был в замке, спал в своей гостиной - а потом начался этот переполох. У нас все на ушах стоят, никто не знает, чего ждать дальше. Разрушен привычный уклад жизни - и моей, в том числе.
Но ты не волнуйся - всё как-нибудь наладится. Так или иначе. Естественно, мне пока совсем не до набросков - нет образов. И сил нет. Для того, чтобы было о чём писать и что рисовать, надо жить полной жизнью, ловить каждый момент, наслаждаться мелочами. Пока что я не могу это делать.
Хорошо бы было тебя увидеть, просто поговорить, как тогда. Ну, ты знаешь.
Надеюсь, у тебя всё в порядке.
Обнимаю,
Арман".
Юноша выпустил сову в вечереющее небо и стоял у окна, замерев. Тучи сгущались. Во всех смыслах.

Сова прилетела к утру. Уставшая, но, по всей видимости, сытая. "Как же быстро отвечает Питер, удивительно просто.." - подумал Арман. Были каникулы, он, по обыкновению, спал почти до обеда. Услышав стук в окно, парень вскочил, рывком скинув одеяло, и, весь взъерошенный, тёплый ото сна, подбежал к окну и открыл его нараспашку. Готье щурился от солнечного света. Летом светало рано, ещё в два часа, и день уже был в самом разгаре. Арман слышал, как за окном суетятся люди, букашки, животные; где-то внизу суетилась его мать, кажется, что-то готовила и тихо напевала себе под нос. Хорошо бы панкейки. Стопка панкейков - и день можно считать удавшимся. Но Арман не спешил спускаться к завтраку (или, точнее сказать, к обеду).
Он машинально погладил сову и принял письмо из её когтей. Плохой он был хозяин, Арман, он редко наливал сове воды или насыпал еды - этим занималась его мать. Парень почти с нежностью провел пальцами левой руки по конверту - какой же тоненький был он на этот раз.
"Держу пари, Питер тоже написал всего пару строк", - подумалось юноше.
Он неаккуратно, даже грубо, открыл конверт, быстро развернул письмо и прочитал его. Очень быстро, жадно, как голодный хватается за еду. Потом сердце Армана немного успокоилось, перестало давать перебои, и он начал снова перечитывать послание - теперь спокойно, вдумываясь в каждое слово, анализируя почерк. Как сбивчиво, торопливо писал Питер... Видимо, письмо Армана заставило его волноваться.
Готье этого не хотел. Честно говоря, он и ехать в гости не хотел - слишком стеснялся. Он знал, что не поедет. Придётся выдумывать, почему нет. Но до чего было комфортно переписываться... Обдумывать каждое слово, что-то сочинять или приукрашивать. В этом была своя романтика.
О переписке со своим новым другом Арман никому, даже маме, не говорил. Друзья его тоже ничего не знали. Они были сверхтактичными людьми, и, когда Льюис в очередной раз влетал в Большой Зал с новым письмом, только молча смотрели, как Арман брал его и прятал в глубинах мантии. Он никогда не читал письма Питера с кем-то, всегда стремился остаться один. Читал или ночью, или вечером, когда большая часть студентов, утомлённых тяготами и заботами дня, отправлялась спать.
Питер звал его в гости. Даже расписал, где взять ключ. Какая чистая душа.
"Нет, всё равно не поеду".
На этот раз Арман писал обстоятельно, подолгу выводя каждую букву:
Питер!
Сожалею, но я не могу приехать. Хоть лето и подходящее время, но сейчас совсем не до поездок. Расскажи, как ты проводишь дни?
Июль необыкновенно богат на запахи: цветы, травы и сочная листва рождают такой блестящий коктейль ароматов, что это сведёт с ума любого парфюмера. Сводит и меня. Я очень много времени провожу на улице - ловлю солнечный свет всем лицом, всем телом, принимаю, как это говорится? - солнечные ванны. Возле нашего дома есть небольшой парк, или рощица, вот там я и провожу свои дни. Рисую, конечно - снова рисовал тебя, вышлю как-нибудь в другой раз, пока не закончил. Мне нравится сидеть и думать о своём, периодически я вижусь с одним своим другом из Хогвартса - его зовут Боб, хороший парень, мы довольно тесно общаемся.
Эти строки Арман писал, сам не зная, зачем. Чтобы заставить Питера ревновать? Взбеситься? Письмо продолжалось:
Хочешь, приезжай и ты. Уверен, тебе будет здесь хорошо. Да и моя мать любит принимать гостей. Адрес ты найдёшь на конверте.
Да-да, знаю, что разволновал тебя своим письмом - прости, я этого не хотел, просто находился во власти эмоций. На самом деле всё много лучше, чем ты можешь себе представить. Так что не переживай, не переживай из-за этого ни минуты. Меньше всего мне хочется быть причиной твоего беспокойства, мой Питер - раз уж ты так подписался, теперь так и буду к тебе обращаться.
Надеюсь на скорый ответ,
Арман.
Готье отправил письмо вечером, когда сова отдохнула, и ещё долго лежал, почёсываясь и ворочаясь в нервном сне.

Наступил вечер - совы всё не было. Арман, признаться, уже выбросил из головы это - ожидать ответ от Питера. Непонятно было, к чему вообще эта переписка - да, она была милой, местами даже чувственной, но абсолютно тупиковой. Так что весь день Готье потратил на собственные удовольствия: гулял, ел самое вкусное мороженое из местных джеллаторий, обедал пиццей и благодарил Италию - и за пиццу, и за мороженое. "Надо же, какие гении эти макаронники", - думал Арман, сидя в очередном тихом сквере и поедая очередную порцию хрустящей или ледяной вкусноты. Он любил бродить в самом центре города, который кишел магглами, и любоваться встречными людьми. А прохожие любовались им. Девушки улыбались, подмигивали, самые смелые подсаживались, чтобы начать разговор, но он по обыкновению был скучен и исчерпывался двумя-тремя формальными предложениями. Арман и сам не хотел продолжения. Не сильно ему нравились девушки - и потом, они слишком многого хотели. Желали всего и сразу, ждали серьёзности, основательности - то, чего Готье был начисто лишён. Так что он предпочитал держать разумную дистанцию, не чураясь новых знакомств, но и не приветствуя их.
Писем приходило много, и не только от Питера. Писал и Боб, и ещё пара школьных друзей. Этим утром, лишённым практически полностью солнечного света, прилетел Льюис с письмом от Питера и ещё одна зова приятеля из Хогвартса - почти белая. Арман был метеозависимым парнем, поэтому с самого утра у него не было никакого настроения: ни на рисунки, ни на стихи, ни на то, чтобы спуститься к завтраку. Он провалялся в кровати несколько часов, прежде чем соизволил встать и хотя бы произвести необходимые гигиенические процедуры. А тут эти совы...
Арман спустился по лестнице, чтобы взять немного еды для птиц и налить воды.
- Доброе утро, - сонно буркнул он матери.
Она только взглянула на него привычно равнодушным взглядом, а потом добавила:
- Да день уже. А ты всё спишь, как аристократ.
Вот уж действительно - как аристократ...
Сегодня хотелось позаботиться о совах самому, что Арман и сделал. Пока они насыщались, он сидел, разложив письма на коленях, и думал, с какого начать. Сомневаться долго не пришлось - от Питера. Парень аккуратно надорвал конверт и вытащил листочек. Чем больше он читал, тем больше в его душе начинали бороться удивление и мрачная удовлетворённость. Арман прочитал письмо всего один раз и отложил его на стол, совершенно опустошённый. На его губах блуждала еле заметная улыбка. Он взглянул на Льиса и произнёс:
- Вот как, значит... Ты видел? Сначала он делает вид, что не готов, и всё сводит к дружбе, а вот теперь, спровоцированный, решил всё сказать... Нет, так дело не пойдёт. Впрочем.. Пускай приезжает. И я посмотрю, к чему он ведёт.
Связь их с Питером, конечно, уже была омрачена. Омрачена, потому что Арман изначально был настроен весьма искренне и не ожидал натолкнуться на стену, которую потом резко возвёл между ними Мур.
"Что ж, несвоевременность - вечная драма...".
А теперь пришло время собирать камни. Теперь пусть Питер помучается.
Насладившись этими гадкими мыслями, Арман подумал, что, наверное, всё-таки стоит уточнить у матери насчёт приезда своего друга. Он знал, что она, скорее всего, не обрадуется, хоть и говорил всем о любезности своей мамы. Арман подготовился к этому разговору весьма основательно: он причесался, оделся, посмотрел на себя в зеркало, и, когда собственный вид его устроил, снова спустился.
- Мама, я пригласил ко мне своего знакомого, он собирается приехать. Предвосхищая возможные вопросы - мы познакомились в Лондоне, я гулял там зимой. Можно?
Сердце замерло: да или нет? Да или нет?
- Арман.. - брови матери сошлись на переносице. О, она терпеть не могла каких бы то ни было гостей, если они не были приглашены собственно ею, - Дело твоё. Но мне бы хотелось, чтобы он как можно меньше здесь маячил.
Как мило. Но цель была достигнута, Готье пробормотал что-то похожее на "спасибо" и поспешил к себе в комнату - царапать ответ. И вот каким был его ответ:
"Дорогой друг! - ну а что? Бесить так бесить. Друг, черт возьми.
Я уточнил у матери - можешь приезжать. Уверен, мы чудно проведём время, я покажу тебе пару интересных мест, где обычно гуляю, и угощу самым вкусным мороженым - оно тает во рту и оставляет сливочное послевкусие. Язык потом холодный, что составляет интересный контраст окружающему лету.
А насчёт твоих слов - ты сам воздвиг эту стену, ты сам тогда не дал чему-то начаться, а вот теперь ты опомнился.. - Арман писал зло и сумбурно.
..теперь ты опомнился, и что?
В общем, как бы то ни было, приезжай, и я думаю, всё решится в какую-нибудь сторону. Переписываться, знаешь ли, дело гиблое. Разговаривать, глядя в глаза, совсем иное.
Арман."
Он был так зол, что ни пролил ни капли одеколона. Зато вложил в конверт белую веточку засушенной хризантемы - похоронного цветка, специально, чтобы уколоть побольнее.
А вечером отправил сову. Потом вспомнил, что забыл написать, как зовут Льюиса. Ну и ладно... В другой раз.

Отредактировано Arman Gautier (2018-09-03 19:52:33)

Арман получил ответ Питера и громко расхохотался, не сдержавшись. Отчасти это был счастливый смех, отчасти - истерически-нервный. По почерку и краткости письма было очевидно, что Мур был зол, но это не поколебало его решимость. Приедет. Значит, завтра. Весь день Арман ходил в приподнятом настроении. Как и почти все юноши в семнадцать лет, он мнил себя этаким героем-любовником, который, сам особо ничего не чувствуя, мог возбуждать в людях различные эмоции: похоть, желание, злобу и даже ненависть. Однако, когда приезд его друга по переписке становился всё более и более реальной перспективой, а теперь и вовсе замаячил на горизонте, Арману стало немного страшно. Одно дело - писать что хочешь, а совсем другое - разговаривать в реальной жизни, а ведь Питер наверняка спросит, что это было за злое письмо, отправленное некоторое время назад. Питер захочет каких-то объяснений. Как Готье ни пытался, он никак не мог придумать достаточно остроумного и вместе с тем правдивого ответа, поэтому решил выбросить это из головы и подумать, когда вопрос-таки прозвучит. Ведь Питер мог и не спросить об этом. Он мог приехать в таком радостном флёре, что все опасения тут же исчезнут, как будто бы их и не было... Всю субботу в голове у Армана билось одно и то же слово: "Завтра. Завтра". Уже завтра.
С самого утра юноша подготовился основательно. Ночью ему не спалось, в итоге под утро сон всё-таки овладел уставшим телом, так что Арман провалился в него и проспал всего несколько часов. А потом наступило утро - то раннее летнее утро, когда солнечные лучи скользят по векам, заставляя отворачиваться, не находить ни одной удобной позы для сна, а затем неизбежно проснуться.
Парень глянул на часы - было шесть утра. Хорошее время - спокойное, тихое. Он прислушался - в доме не было ни звука. Мама, вероятно, ещё спала. Он сказал ей о приезде своего "друга" накануне, она, как обычно, ничего не спросила, но выразила настоятельное желание, чтобы "этого Питера" в их доме было как можно меньше. Ну и хорошо. Погуляют где-то на озере, вдвоём...
Боже, как Арман волновался. Как он готовился. Тщательно побрился с самого утра, надёл свою привычно маггловскую летнюю одежду - джинсы с рубашкой в клетку, долго рассматривал свои многочисленные одеколоны, думая: "Этот? Нет. Вот этот? Слишком сладкий...". В итоге остановился на отчётливо свежем, морском запахе, в котором смешивались различные ароматы чистоты. Оглядел свои ногти - достаточно ли они чистые и хорошо подстриженные. Несколько раз подходил к зеркалу полюбоваться на себя, причёсывался, пока, наконец, отражение не стало полностью устраивать Армана.
А после он, даже не позавтракав, выскользнул из дома и теперь бродил где-то неподалёку, что-то напевая себе под нос. Должно быть, он выглядел крайне расслабленным, хоть внутри был напряжен как струна.

Арман издалека увидел Питера: зрение и память у юноши были чудесные. Он сразу узнал знакомую неторопливую походку и, против своей воли, широко улыбался, стоя в стороне от коттеджа. Мур нёс в руках цветы - красивое сине-фиолетовое сочетание. Арман тихонько рассмеялся, вдруг подумав, что это ему. Это было так типично для бульварных романов. Про то, что Питер мог собрать букет для матери Армана, сам парень почему-то даже не подумал.
Он стоял на небольшом расстоянии от дома и смотрел, как званый гость стучит в дверь - а ему никто не спешит открыть. Интересно, почему? Мама - боже, как она не желала пересекаться с гостями своего сына! - еще в десять утра благоразумно уехала, как обычно, одевшись "с иголочки". Поджав губы, она ведь даже ничего не сказала Арману на прощание. Теперь приходилось гадать, когда матушка вернется, долго ли будет отсутствовать, а это, между прочим, сейчас был важный вопрос!
В итоге Арману стало скучно наблюдать за попытками Питера прорваться к ним в гости, и юноша крикнул, подойдя чуть ближе:
- Питер! Красивые цветы!
Арман улыбался широко и нахально. На самом деле он был очень рад идеть своего друга. Очень.

По лицу Питера было видно, что он был обескуражен и крайне расстроен прошлым письмом Армана. Возможно, оно даже выбесило Мура, заставив разорвать бумагу на мелкие, разного размера клочки. И бросить их в воздух, чтобы ветер разнёс по всему помещению! Ах, это было бы чудесно.
Теперь, когда они подошли друг к другу, Арман мог - наконец-то! - посмотреть в глаза тому, с кем вёл такую долгую, волнующую кровь переписку. За эти полгода Питер совсем не изменился - вот ничуть! Те же глаза, морщинки их уголках, и ещё парочка тонких горизонтальных линий на лбу, в уголках прекрасных, правильной формы, губ. Арман чувствовал, как задержал взгляд на его губах дольше положенного времени, но надеялся, что это не бросилось в глаза Питеру - это бы нарушило ход всей игры, тщательно, в течение многих дней продуманной Готье.
Настал черёд оценить букет. Как Арман и подозревал, в нём были гортензии и.. Парень лёгким движением пальцев тронул бархатный лепесток.
- Здравствуй, дорогой друг. - он улыбнулся, по-прежнему нахально, - Прекрасный выбор цветов. Гортензия символизирует холодность и равнодушие. И этот цвет... - Готье, приподняв брови, снова всмотрелся в цветок. - Однако вынужден тебя огорчить: подарок настигнет своего адресата только, вероятно, к позднему вечеру. Мама покинула это место, - он кивнул в сторону дома, - с самого утра. Наверное, мы должны войти и поставить букет в вазу.
А потом Питер обнял Армана и прижался к щеке тёплыми губами - знак приветствия. Готье, к великому сожалению, не заметил, что это действительно длилось непозволительно долго - он вообще сейчас не мог о чём-то всерьёз думать и уж тем более анализировать происходящее. Все силы уходили на поддержание своего нахальства и расслабленности позы.
- А уж я-то как тебя видеть! - широко улыбнулся парень, в ответ проведя рукой по спине своего друга.
Они так и стояли на опасном расстоянии друг от друга, и каждый не осмеливался сделать шаг вперёд. Как и шаг назад. Неведомая сила примагнитила их друг к другу прямо на этой садовой дорожке. Наконец, Арман взял себя в руки (подумать только, здесь же кругом полно лишних соседских глаз!), отошёл на шаг назад и немного скованно сказал:
- Давай, наверное, зайдём. Устал с дороги? - Готье улыбался, но уже не так широко.
Близился серьёзный разговор и дело пахло жареным.

Напряжённость Армана начала спадать - строго говоря, она и обычно длилась всего несколько первых минут, пока идёт обмен улыбками, приветствиями, объятиями. А теперь (к счастью!) неловкость первой встречи осталась позади, и вот два юноши под руку уже идут к дому. Но параноило Армана до сих пор - нет, это уже не было взволнованностью, просто в голове у юноши роились мысли, понравится ли его жилище Питеру, не сочтёт ли он убранство слишком бедным или наоборот, чересчур вычурным? Арман думал, что надо было гораздо тщательнее убрать свою комнату (а ведь они непременно там окажутся!), а не просто навести в ней "косметический" порядок. Он, как истинный парень, не слишком об этом позаботился: лишние вещи запихнул в шкаф, убрал их со стула, застелил постель красивым клетчатым пледом - чёрным в красную полоску, убрал подальше слишком личные вещи, которые ещё не хотел демонстрировать. А, и протёр зеркало. Всё. Сейчас же он сожалел о своей лени. Пока юноши шли, Арман парировал на реплики Питера:
- О, вряд ли она увидит их утром, она же очень воспитанная леди - моя мама. Придёт к вечеру, будет тебе улыбаться и даже приготовит что-то волшебное. В её мире принято, что большинство мужчин без ума от куриного супа и мясного рагу. Ну, и это можно понять - запах этих блюд сразу создаёт уют там, где его и в помине нет.
Они открыли дверь, Арман как назло долго возился, ища ключи - его движения были спокойными, но уж очень многочисленными. Когда только заходишь с улицы, часто запах родного дома воспринимается как чужой - вот и Готье принюхался, как в первый раз, оценивая, насколько приятно пахнет. Аромат, впрочем, стоял нейтральный - ни мусора, ни чересчур хлорированного воздуха. Дом как дом. Юноша быстро скинул кроссовки и прошёл дальше - в сторону гостиной, ожидая Питера там. Арман принял из рук друга букет гортензий и теперь стоял посреди комнаты, ища взглядом подходящую вазу. Сам он не ожидал, что при встрече Питер догадается принести цветы, а потому даже не спросил у матери, где бы взять ёмкость для них - а она сама не завела об этом разговор. Наконец, спустя долгую минуту (а Питер не особенно торопился разуться и присоединиться к Арману, что, впрочем, сейчас играло только на руку) Готье заметил хрустальную красавицу на фоне окна - изящную, почти прозрачную и абсолютно гладкую. Без волшебной палочки летом было очень тяжело и неудобно, поэтому приходилось идти наливать воду, включать кран - в общем, вести себя как типичный маггл. Проходя мимо прихожей, Арман сказал Питеру, как бы объясняя свои действия:
- Я пойду воды наберу, - в руках он держал пустую вазу, куда предусмотрительно засунул и цветы, чтобы хотя бы одна рука осталась свободной.
На кухне был идеальный (вот тут мама постаралась) порядок: блестящая плита и, как будто только купленная, раковина, тарелки лежали одной, идеальной по размеру, стопкой, чашки стояли рядом с чашками - всё из одного красивого сервиза - белого, с замысловатыми красными цветками. Одно движение руки - и из крана хлынула вода. За несколько секунд она заполнила узкую ёмкость вазы, поднявшись до изящного горлышка, за другое мгновение - приняла в свои холодные объятия цветы.