— Да так, — отмахнулся Малькольм, краем глаза удостоверясь, что котёнку за его “кровожадность” ничего не грозит. — Подумал, что раз вам понравились мои шалости, можно было бы устроить и ещё одну.
Ваш друг совсем не торопится здесь появиться, как мне показалось. Можно было бы его разыграть. Создать иллюзию. Показать представление. Навести страху. Или наоборот — притвориться очень добрыми. Но раз вы сказали, что мстить — мелочно, я и не закончил предложение.
Котёнок жалобно пискнул, выпуская руку из своих острых зубок. Хотя обращались с ним осторожно и терпеливо. Даже ругали как-то ласково. И всё-таки Малькольм не удержался и протянул свою руку за маленьким пискуном.
— Не браните его, это же просто инстинкт. Он ещё не различает, что делать нельзя, а что можно.
Пушинка, будучи щенком, уже бы сделала лужу от стыда. А этот котёнок держался храбро, даже попытался вырваться из хватки..

Трансфигурация — опасная наука. Волшебнику, с лёгкостью транформирующему предметы из одного в другое, просто забыть истинное положение вещей. Так и Малькольм забыл на мгновение о том, что котёнок — всего лишь результат превращения платка.
— Я… — Он оборвал себя, понимая, что не может подобрать подходящих слов. Малькольм действительно забылся. И дело было даже не в волшебстве. Каждое последующее слово леди Лестрейндж ударяло его больнее предыдущего.
— Как вы могли подумать… — Неужели она в самом деле полагала, что он способен на подобное? Сейчас ему не было дела ни до того, кем она являлась, ни до того, за какие именно грехи её разыскивал Аврорат. Загадочная незнакомка оставила Малькольму его жизнь, сохранила ему палочку. Даже если он попался к даме по собственной инициативе, теперь он чувствовал признательность.
— Если вы думали таким образом меня обидеть и выгнать, — его лицо помрачнело. Правая рука на секунду сжалась в кулак, — то у вас ничего не вышло. Милая леди. Я не собираюсь оставлять здесь в одиночестве, понадеявшись на честность вашего. кхм, делового партнёра.
Он достал палочку и, не глядя на свою собеседницу, наложил на котёнка чары, заставив принять его изначальный вид и снова стать обычным шейным платком.
— Нужно соблюсти приличия? Хорошо. — Согласно кивнул и повязал платок на шею самым простым узлом. — Только учтите — вы дали слово мне, а я даю своё слово вам: никто не узнает от меня об этой встрече. И я точно так же, как и вы, обижусь, если вы, миледи, подвергнете моё слово сомнению. Так-то.

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-05 19:35:56)

— Если бы я знал раньше, что вы ощущали себя моей похитительницей, то дал бы вам это обещание куда раньше. — Сказал он со вздохом. — Ведь я сам подошёл к вам и так же добровольно согласился спуститься в этот подвал. Поверьте, я остался с вами по собственной воле. А ещё потому, что мне с вами оказалось интересно. Думал, что это и так очевидно.
Услышав предложение о дружбе, Малькольм сильно удивился. Он не был душой компании или тем человеком, который с лёгкостью находит друзей. Тем, которого каждый хочет видеть своим приятелем. Вроде Гарри Поттера или Седрика Диггори.
Несмотря на обещание Эвана о том, что с поступлением в волшебную школу у него обязательно появятся друзья и единомышленники, в Хогвартсе он завёл именно знакомства. Настоящим другом для него остался только старший брат. Все остальные контакты с сокурсниками оказались полезными, иногда интересными, но не более того. Малькольм учился хорошо только потому, что для него это было само собой разумеющимся, а не ради погони за баллами, как могли подумать те, кто периодически пытался воспользоваться его помощью или пониманием. Он не стал обманываться, как те, кто покупался на его вежливость, надеясь на его безотказность.
Был ещё Теренс Бойл — его сосед по комнате, с которым отношения были скорее товарищескими. Они до сих пор обращались друг другу по фамилиям, зато практиковали вместе заклинания. Только Бойлу Малькольм мог спустить наложение “Силенцио”, если не успевал вовремя уворачиваться. А Бойл спускал Малькольму синюю шевелюру или сбежавшие рано утром тапочки. Это стало своеобразной традицией между ними — подлавливать приятеля заклинаниями. Но дружбы как таковой между ними не возникло.
Своим другом он мог считать Роуз. Кузине он тоже позволял слишком много. А Роуз в свою очередь позволяла себе беспокоится о нём, обижаться, если её что-то не устраивало, тискать его, виснуть и засыпать на нём.
Но кроме Роуз, Теренса Бойла, возможно ещё мисс Кэтти Лейн, Малькольм не мог назвать ещё кого-то, кто хотел общаться с ним просто так, а не затем, чтобы извлечь выгоду. Попросить дать списать или прикрыть перед старостой в нужный момент. Поэтому он сильно удивился, что оказался интересен кому-то вот так просто. Что леди Лестрейндж захотела видеть в числе его друзей, хотя он не мог сделать для неё ничего полезного и не обладал особенными талантами.
— В самом деле? — Сомневаясь, недоверчиво спросил он. — Но какая вам от меня польза?

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-05 19:42:05)

Он покраснел от смущения, неготовый к тому, чтобы принимать комплименты. Тем более, в таком количестве. Тем более, касательно поступка, совершенно логичного для любого мужчины.
— Я поступил так, потому что посчитал это правильным. Уверен, в этом нет ничего странного или особенного.
Пытаясь скрыть покрасневшие щёки, Малькольм наклонил голову, будто бы заинтересовавшись деревянной поверхностью стола. На которой остались следы сливок в форме кошачьих лапок. И полупустое перепачканное блюдце. Снова достал палочку, очищая стол от размазанных сливок. Потом понял, что молчать дальше было бы неприлично, смущённо пожал плечами и вновь нехотя заговорил:
— Всегда полагал, что дружба должна быть бескорыстна, но в моём случае получается как-то иначе… — Малькольм хмыкнул. — У каждого есть свои ожидания. Перед отправлением в Хогвартс мой брат говорил, что там я найду себе кого-то, кто станет разделять со мной увлечения, и я очень на это надеялся. А когда попал в школу, то понял, что всё не так. Но теперь я привык к этому. И ещё у меня есть Роуз.
Вспомнив, как бойко мелкая требовала сегодня взять её в Лондон с собой, Малькольм усмехнулся и покачал головой.
— Иногда она напоминает мне кипящий котёл, который вот-вот взорвётся от переполняющих его эмоций и энергии. Честно говоря, мне даже порой требуется передышка, после некоторых её взрывов.
Помолчав немного, он добавил:
— Знаете, пусть она и является теперь моим единственным другом, мне этого достаточно. Но свою планку ожиданий я снизить не могу. Да и не стал бы этого делать. Вы бы тоже не стали, верно? Если уж человек родился волшебником, то должен иметь чувство достоинства, гордость. Не существовать, плывя по течению, а свершать дела, творить прекрасное, делать открытия. Думать о том, как изменить мир к лучшему. Чувствовать, пропуская этот мир через себя.

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-05 19:43:56)

Леди Лестрейндж заговорила как-то отстранённо, погружаясь в свои мысли, и Малькольм побоялся нарушить её мысли, поэтому слушал речь собеседницы практически замерев. Когда дама сама решила отогнать нерадостные мысли, ссылаясь на их философское содержание, Малькольм подался вперёд и начал говорить о том, что давно занимало его голову.
— Сложно осуждать других за стремление других к покою. Когда что-то происходит, следует реакция общества. Каждого отдельного индивидуума, которые связывал с этим событием свои желания, намерения или — наоборот — разочарования. Каждый реагирует по разному и сложно осуждать тех, кто не готов противостоять несправедливости. Кто-то может считать, что большинство ошибается. Кто-то может отстаивать индивидуализм. А кто-то — спокойно соглашаться с действительностью.
Напряжённая струна — таким Малькольм видел нынешнее положение магического сообщества. Рано или поздно эта струна лопнет. Или же её заставят лопнуть, порвут, натянув посильнее. И тогда практически всё будет зависеть от большинства, которое испугается, вместо того чтобы встать и начать отстаивать утонувшую в прошлом безопасность. Ах, если бы люди могли просто встать, взяться всем вместе за руки, чтобы противостоять надвигающейся беде. А не отдавать свою на волю и успех отдельных личностей. Или если только личность может сплотить и поднять общество, то почему не появится кто-то опытнее и мужественнее семнадцатилетнего юноши? Тому же профессору Дамблдору это было по силам, но он не успел или, что хуже, не захотел воспользоваться этой возможностью.
Малькольм поймал себя на мысли, что снова отвлёкся. Тем временем леди ждала продолжения его речи, не прерывая его и давая сформулировать волновавшие его вопросы. Он благодарно кивнул собеседнице, сделал глоток уже остывшего чая и продолжил излагать свои выводы.
— Для одного — присяга условное дело и он не станет действовать против лучшего друга, а для другого — приказ командира выше и важнее собственных чувств, привязанностей, любви. Командир велит ему сражаться, и он пойдёт в бой несмотря на то, что с другой стороны будут близкие ему люди. А кто-то наоборот сменит сторону, хотя она противоречит его принципам, лишь бы сохранить жизнь родным. Не каждый готов идти в бой, гореть за свою мечту как вы, миледи. Кому-то ближе семейный очаг и уют в доме, а всё, что происходит за его стенами, имеет второстепенное значение. Думает: какое ему дело до всего этого там? Кто-то, возможно, и хотел бы бороться за справедливость, но имеет за спиной другие обязанности, которые сам ставит выше других. Который не может рисковать благополучием и репутацией семьи, детьми. А кто-то может и решился бы, но духа и решимости совсем чуть-чуть не хватает. Он взрослеет и машет на всё рукой. В том числе и на самого себя.
Он так увлёкся, что даже начал жестикулировать. Забыл о вежливости, о манерах. О том, где и с кем находился.
— Не каждый готов бросаться с головой в омут. Рискнуть и отправиться в опасное путешествие, чтобы доказать свою теорию, открыть новые земли. Принять яд самому, чтобы удостоверится в действии изобретённого антидота. Прыгнуть, не оглядываясь на страх близких.
Малькольм прервался на минуту, наконец осознав, что вывалил сейчас на леди Лестрейндж слишком много. Ушибленный затылок, о котором он внезапно вспомнил, тут же отозвался в ответ ноющей болью.
— Вот я вам сейчас так вдохновенно рассказываю вам это, а сам думаю: смог бы я держаться своих принципов, если бы жизни Роуз что-то угрожало напрямую. А с другой стороны, как бы я мог вообще задумываться между благом большинства и одной единственной жизнью, которая дорога мне лично. — Он вздохнул, касаясь рукой шишки на затылке. — Я знаю, что тот, кто принимает на себя ответственность за других, должен суметь отказаться от себя и от доверия своих близких, если это понадобится. У меня есть мечта и я не готов от неё отступиться.

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-05 19:51:54)

— Вы так любезны, спасибо, — Малькольм не переставал удивляться тому, с какой внимательностью отнеслась к нему леди Лестрейндж. Чай, общение, урок легилименции. Его сердце постепенно охватывала благодарность, и дело было даже не в том, что в результате ему позволили сохранить палочку и сознание. А в том, что ему оказывали такое внимание. Это было непривычно. Иногда внезапные порывы души могли принести интересные и даже вполне безопасные результаты. Сегодняшняя встреча была тому прямым доказательством.
— У вас был такой учитель, да? — Понял он и улыбнулся. Возможно, что взглянув впервые на даму напротив, любой увидел бы в ней лишь несгибаемый характер и волю к свободе. Качества, которые не каждый преподаватель может совместить с обучением. Но то, с какой теплотой она заговорила о своём представлении о настоящем учителе, дало Малькольму понять: кто-то помог раскрыться ей, зажечь её. И к своему учителю она относилась с особым почтением.
Леди снова задала ему вопрос, на который он не мог ответить однозначно. Предложение преподавать никогда не приходило ему в голову самому, он стремился стать правозащитником. А изложить то, как он понимал понятие избранности оказалось непросто.
Избранность… Кто-то считал избранным Гарри Поттера, а кто-то объявлял избранным сам себя, как Гриндевальд и его сторонники. Дед Малькольма, состоявший в их числе, открыто заявлял о превосходстве волшебников над магглами.
— Затрудняюсь ответить на этот вопрос так сразу... — Он в задумчивости потёр затылок. — Выделение отдельного человека или группы человек за какие-либо особенности?

— Значит, вы верите в то, что я смог бы стать одним из таких людей? — Малькольм обрисовал круг, проведя пальцем по краю чашки, стоявшей перед ним. В которую дама только что долила чай для демонстрации. — Простите, но я снова невольно возвращаюсь к разнице того, как мы с вами видим лучший мир. Ваша идея мне ясна, но я не стал бы вашим сторонником. Разве что мне пришлось бы принести присягу. Не был лоялен тому, во что верите вы… Как бы я смог преподавать, зная, что не согласен с установившейся действительностью? Вам бы это было только во вред, не так ли?
Он говорил, не отрывая взгляда. Вновь возникло чувство того, будто он идёт по краю утёса, грозя сорваться с него вниз на острые камни побережья.
— Понимаю, что со временем человек ко всему привыкает. Смиряется с несправедливостью, беззаконием, террором. Иначе не было бы в истории стольких тиранов и бесполезных правителей. — Стараясь не начать жестикулировать снова, он обхватил чашку руками. — Юлий Цезарь не вошёл бы в Рим победителем, а короли из династии Бурбонов не развратили бы Францию. Человек готов терпеть, юлить и прогибаться, лишь бы не ухудшить своё собственное состояние и порядок общества. А те, кто взлетают наверх, вопреки всему, или падают, или сами теряют человечность. И я сам опасаюсь её потерять. Кто готов рискнуть всем, чтобы достигнуть чего-то? Лишь единицы.
И всё равно как дурак или безумец он продолжал идти по краю. Говорить о своём, вместо того, чтобы закрыть глаза на шероховатости и разницу веры. Это не было храбро, наоборот — было неразумно и, более того, невежливо.
— На самом деле, я хотел бы стать правозащитником. Таким, который смог бы изменить общий порядок провождения судебных процессов. И снова я ставил бы палки в колёса осуществлению вашей идеи. Вы предложили мне дружбу, и я этим очень тронут. Искренне признателен. Но, боюсь, что могу потерять её, мешая вам и вашим соратникам идти к цели.
Вот потому-то все его новые знакомства так и оставались знакомствами. Малькольм был слишком упрямым, чтобы каждый раз идти на компромиссы, и слишком рациональным, чтобы закрывать глаза на очевидные вещи. Умный человек промолчал бы, но нет, Малькольму обязательно нужно было высказаться, чтобы отметить все слабые стороны.

— Ну уж нет, этот трюк дважды со мной не пройдёт! — Малькольм заулыбался до самых ушей, когда леди, выдержав драматическую паузу, рассмеялась.
— Малькольм, сын Дэклана Бэддока, — протянул он свою руку для пожатия, светясь улыбкой. — Буду рад стать вашим другом.
“Никуда не знаешь, куда вопрёшься, кого встретишь и с кем воевать, а с кем пировать станешь,” — приговаривала порой бабушка Морин, когда он возвращался из деревенской школы со ссадинами и синяками. И оказалась права.
Кто знает, что именно получит он от этой встречи? Хорошего оппонента уж точно.
— Возможно, он покажется прекрасным, миледи. А возможно, что я смогу убедить вас не менять его так сильно, — добавил он не менее серьёзным тоном.

— Думаю, сегодня ни у кого из нас нет шансов убедить другого в своей правоте, — улыбнувшись, сказал Малькольм со вздохом. — Мы с вами оба слишком сильно верим каждый в собственные убеждения, чтобы менять их так сразу. Никаких компромиссов, я помню.
Он сделал глоток из чашки. Чай настоялся и стал терпким на вкус. Имбирь — напомнил себе юноша.
— Видите ли, я верю в то, что чистокровный волшебник несёт в себе больший потенциал, чем магглорождённый. Но иногда он почему-то не имеет никакого желания им пользоваться, в отличие от второго. Это не значит, что все магглорождённые сплошь и рядом умные, старательные и добросердечные, — Малькольм хмыкнул, вспомнив Эдди Атткинса, гнобившего Кэтти Лейн просто для собственного удовольствия, пока он не приклеил пару раз того к стенке в пустом коридоре. — Каждый волен поступать, как ему угодно, и нести за это соответствующую ответственность. Не думаю, что каждому чистокрому волшебнику захочется стать “жрецом храма”. Точно также, как и не все магглорождённые захотят стать птицами высокого полёта. Так зачем лишать общество талантливых людей, которые имеют желание совершить что-то важное, но не вышли “породой”?
Его снова уносило в обсуждение морали… Лучше бы он пытался шутить.

— Когда я нахожу интересного собеседника, мне совершенно наплевать какой он крови или откуда вышел. — буркнул в чашку Малькольм. И едва не подавился чаем. Прокашлявшись, он отставил чашку на всякий случай подальше, и, прищурившись, спросил:
— А что станет с несогласными с вами чистокровными волшебниками, вроде меня, когда установите новый порядок. Отправите в Азкабан, чтобы не разбрасываться чистой кровью? Или станете лишать их жизни?
Он вздохнул, проклиная себя самого.
— Поймите, мне в некоторой степени до магглорождённых нет никакого дела. Приятные в большинстве своём люди. Ну существуют они. И что? Вот как тыквенный сок на завтрак в Хогвартсе. Хотел бы я знать, кто пролоббировал именно этот сорт… Так вот тыквенный сок. Его просто подают каждое утро, никто даже не обращает внимание, всё просто пьют чай, если хочется. В таком небольшом обществе как наше, волшебникам без поддержки семьи и связей весьма сложно пробиться наверх. Поэтому я не вижу особой необходимости ограничивать их в правах ещё и законодательно.

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-12 19:42:15)

— Но я не хочу отрезать гангрену! — Воскликнул Малькольм. Осознав, как глупо это прозвучало, он густо покраснел и отвёл взгляд. Понизив голос, он продолжил:
— Миледи, я не готов позволить себе сложить руки и наблюдать, как совершаются преступления против человечности. Это только кажется, что если ответственность принимает на себя кто-то другой, то вина тебя лично не коснётся.
Всё не то... Малькольм устало качнул головой и спрятал лицо в ладони.
— Это бессмысленно. — Прошептал он спустя какое-то время. — Весь разговор бессмысленен, потому что вам не убедить меня в том, что эта революция вообще необходима. Должен быть… Должен быть какой-то иной путь для достижения ваших целей...

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-18 16:18:51)

Малькольм так и не поднял головы, поэтому не заметил метаморфоз на лице леди.
— Человечность то, что отличает нас от животных? Сострадание, милосердие справедливость, мораль — качества, которые взращивали во мне с детства. — Он пожал плечами, признавая: — Мне сложно от них отказаться в пользу ответственности за других. А вы уже взяли на себя функции сверхчеловека. Вы думаете, что жёсткий контроль простых смертных пойдёт им только на пользу?
Он вдруг подумал, что если они собирались контролировать людей и их личные связи, это будет похоже на сегрегацию кошек. Чтоб не дай бог чистокровная не принесла потомство от дворовой.
Малькольм вздохнул. Осознавать пользу подобного шага это одно, а соглашаться с его введением — совсем другое. Личную симпатию слишком сложно перебороть. Например, Малькольму нравилась мисс Кэтти Лейн. Умная, нежная, настоящая маленькая леди-волшебница. Не чета пустым девицам вроде чистокровных двойняшек Рэдфилд. Если бы не решение никогда не жениться, он бы, пожалуй, рискнул добрым расположением собственной семьи через несколько лет. Кэтти была близка ему по духу, обладала добрым сердцем. И Малькольму лично не было никакого дела до её происхождения. Вот только семейство Бэддоков не приняло бы его выбор.
Интересно, прокляла бы его леди Лестрейндж сразу на этом месте, скажи он ей о том, что ему нравится магглорождённая девочка? Впрочем нет, они же заключили дружбу... Пора было прекращать придумывать всякую ерунду. Здесь сегодня он был в безопасности.  Малькольм поднял голову и немного грустно улыбнулся своей собеседнице.

Отредактировано Malcolm Baddok (2017-11-18 16:19:45)

— В самом деле, получилась ужасная тавтология. — Заметив то, как леди Лестрейндж быстро окинула взглядом зал, он на мгновенно напрягся.
— Что-то не так?
Он уже приготовился было перехватить покрепче палочку и следовать инструкциям, но понял, что дело не в предчувствии угрозы, а, возможно, просто в нетерпении.
— Ваш деловой партнёр должен сейчас появиться? — Решил уточнить он. — Я мог бы подняться и отойти на время, если вам угодно, миледи. Может быть, его присутствие смутило этого визави. Не могли же они прийти настолько рано. Малькольм настолько увлёкся беседой, что совершенно потерял чувство времени. Теперь он не смог бы  даже приблизительно сказать, сколько минут пролетело с тех пор, как они спустились в этот зал. А карманные часы он, как назло, оставил дома.
— Практически во всём…  Глаза леди загорелись таким огнём, что Малькольм оборвал себя, не закончив предложение. Она заражала этой жаждой, эта уверенностью в собственной правоте. Противостоять такому напору было слишком сложно. А ещё сложнее по той причине, что практически во всём леди Лестрейндж была права. Убеждения Малькольма отличались лишь тем, что он не был согласен на сегрегацию.