Перед тем, как подняться к себе и переодеться, он привычно заходит в гостиную — поцеловать дочь и сообщить жене, что ждёт её ужинать через полчаса.
В этот раз Аврора немного занята. Ему приходится выждать несколько секунд: дождаться, пока стихнет женская болтовня, пока дочь спрыгнет с чужих колен и пока он поймёт, что на этот раз жена не притащила в дом подругу.
Эрнест хмурится.
Аврора подлетает к нему, и он больше машинально подхватывает её на руки, но не улыбается, рассматривая ту, кто явилась в его дом без приглашения. Гестия. Что она тут делает.
— Милая, с каких это пор ты разрешаешь чужим касаться нашего ребёнка? — Одетт не понимает его. Она отвратительно говорит по английски, но чувствует, что он зол, поэтому разводит руками.
— Чтобы через полчаса её здесь не было. Жду тебя на ужин, — информирует он жену. поудобнее перехватывая Аврору на руках.
— Мои приёмные часы на сегодня закончились. Свяжитесь с моим секретарём, Гестия. Вам пора, — он выходит из комнаты, намереваясь отнести дочь в детскую и закончить день по заведённому ритуалу несмотря на досадный казус.
Он не видит, как едва дверь за ним закрывается, Одетт мило улыбается, доливает ещё чая в обе фарфоровые чашки и приглашает остаться на ужин, потому что Эрни сегодня не в духе, но не зря же вы пришли, к тому же, сегодня будут восхитительные сливочные котлеты.

Отредактировано Ernest Mulciber (2018-02-23 18:00:08)

Гестия игнорирует правила приличия, порядки, заведённые в этом доме, свою неуместность там, где могла бы быть хозяйкой. Она не вписывается в атмосферу дома Мальсиберов, как в интерьер не вписался бы маггловский холодильник, а в парк сарай для мётел. Но Эрнест, уже вспыливший, молчит во время всего ужина. Он потом объяснит жене, что те, кого он не хочет видеть, не могут появляться в стенах его дома, и что решения Главы Рода в отношении непрошеных гостей не оспариваются. Но пока он мрачно наблюдает за Нойманн, давно сменившей фамилию, демонстративно аккуратно ест, запивая особенно громкий французский от женщин небольшими глотками огневиски.
— Передавайте, Гестия, — почти равнодушно замечает он, жестом веля домовику унести от него желе и отставляя столовые приборы в сторону.
— В отличие от Вашего расписания, в моём нет дыр чтобы лезть в чужие дела, но ради уважительного повода, я выкрою для Вас минутку или две.
Её слова звучат как угроза. ему, в его собственном доме.
Эрнест жестом велит домовику принести хьюмидор, не глядя вытаскивает одну сигару, дорогую, коллекционную, заказанную специально из кубы, закуривает.
Это успокаивает, позволяя пропустить мысль о том, что можно схватить Нойманн за волосы и вышвырнуть из поместья.
— На бильярд она тоже останется, любимая?

Отредактировано Ernest Mulciber (2018-02-23 18:48:56)

Останется, драккл её победи.
"Я сыграю с ней, уложи дочь" — взгляд Одетт иногда понимает лучше слов на непонятном ей языке. Эта партия только их — Гестии и Эрнеста. Мальсибер не знает насколько аврорша хороша в салонной игре, но у него каждый второй вечер посвящён практике. Чуть больше шести лет.
Он берёт свой любимый кий, не торопясь застёгивает перчатку для игры. Кожа новорождённого дракона, между прочим. Стоит бешеных галеонов. Но Нойманн с её жалованьем аврора не понять.
Молча Мальсибер выравнивает шары на зелёном сукне, делает приглашающий жест, уступая даме право первого хода.
— Так о чём, Гестия, Вы так хотите поговорить, что никак не поймёте, что вам здесь не рады и врываетесь в дом без приглашения.
Впрочем, Эрнест, кажется, догадался. И это его совсем не радует. Если тема разговора та, о которой он думает, вместо захватывающей игры в бильярд им снова придётся рассматривать перспективу вышвырнуть Гестию из дома за шкирку как нашкодившего котёнка.

— Да, по выходным. Первую страницу Пророков и ещё кое-что по мелочи. Но сегодня не выходной, — он цепляется одним взглядом за Гестию, задерживается на оттенённом тусклым освещением прогибе в талии, затягивается, и больше не смотрит никуда, кроме разлетающихся шаров. Слишком много Нойманн за вечер.
Ни один мускул на его лице не вздрагивает. Пожалуй, зря он достал перчатку — эта кожа не стоит того, чтобы марать её выбрасывая назойливую муху из поля зрения.
— О старых связях, значит, — он усмехается, закусывая сигару зубами, прицеливается, намечая траекторию по которой шар должен закатиться точно в лунку. В последний момент он изменяет положение, сбивая два шара с прямой линии от лунок, оставляя их напоследок.
И как же ему надое этот официальный тон!
— Если ты не заметила, я счастлив в браке. Так что поезд ушёл. Можешь застёгиваться, допивать мартини и уходить. Я доиграю с женой.
Он передаёт ей право хода. Эрнест всегда даёт слабым девочкам фору, чтобы потом подчеркнуть своё превосходство.

Она почти его послушалась, Мальсибер ухмыляется, игнорируя слова.
— Не останавливайся, продолжай. Тебе идёт послушание.
Комплименты Гестии ему не нужны. Он сдерживается от комментария, что это могла бы быть и её дочь. Не могла. На самом деле всё сложилось удачно: Аврора и в половину не была бы такой милой, теки в её жилах кровь Нойманн.
О том, какой милой Гестия была в школе, Эрни не вспоминает, отвлекаясь очередной затяжкой.
— Я рад о твоей осведомлённости. В какой-то момент даже решил, что ты бросила махать палочкой наперевес и занялась тем, что больше подобает женщине — сплетнями и журналистикой. Но мне какое дело до того, о чём судачат газеты? Не научилась с детства отличать сказку от вымысла и пришла за помощью?
Мальсибер ухмыляется. На что она рассчитывает? Что он скажет ей: да-да, конечно. Отработал смену в министерстве, надел маску, пошёл вытаскивать узников Азкабана, своих коллег, кстати. А ещё они у меня живут в гостевых комнатах, но раз уж ты так любезно сказала, что меня подозреваешь, то выдам их всех.
Хватит с него игры в поддавки. Мальсибер забивает шар в лунку, прицеливается на следующий.

Отредактировано Ernest Mulciber (2018-02-23 21:15:53)

Он забивает шар в лунку. замечая боковым взглядом Гестию. С её угрозами, насмешками, всем, что олицетворяет её присутствие. Он специально резко убирает кий назад, чтобы ударить её по бедру рукоятью. Чтобы помнила, что она не имеет права стоить рядом с ним.
— Номер выучила наизусть или записала на ладошке, чтобы не забыть? В любом случае, мне это льстит: ты либо часто вспоминаешь обо мне, либо старательно готовилась к встрече.
Он усмехается снова и, прежде чем обойти стол, снова глотает виски и смотрит Гестии прямо в глаза.
— Проходил и не прошёл. Или видела меня в списках сбежавших, м?
Он обходит стол, не отводя от Нойманн взгляд, как следит затаившийся в кустах кот, выслеживающий голубя. Может, пришли она ему официальное заявление, они смогли поговорить бы по делу. Но здесь, у него дома, на территории, где он хозяин, всё, что она получит, это издёвки.
— Поэтому меня любезно предупреждают, чтобы я привёл дела в порядок? Моя милая, сейчас ты завалилась в мой дом, пытаешься мне угрожать, разыгрываешь спектакль с моей дочерью, пьёшь мой мартини. Либо ты говоришь прямо, что ты хочешь, либо выходишь сейчас же, и я вижу тебя только в министерских коридорах. Или кабинетах, если кто-то не считает тебя чокнутой и поддерживает паранойю против меня.

— Ты? Можешь защитить? — Мальсибер смеётся. Натянуто, но долго. Она как карточный должник, предложивший отыграться.
Эрнест забывает про бильярд, идёт к Гестии, чтобы смотреть ей в глаза. Она серьёзно предлагает ему всё это
— Какое щедрое предложение от той, кто мечтает усадить меня за решётку, — он выплескивает остатки виски ей в лицо, отшвыривая бокал в сторону, перехватывает кий на манер палки для рукопашной. Эрнест идёт на Гестию быстрыми шагами, заставляя её упереться в стену и вжимает деревяшку ей под горло, заставляя поднять подбородок, смотреть на него.
— У тебя наберётся на меня что-то только если я сейчас проткну тебе горло и пришлю труп в министерство. Готова на это пойти? — он поднимает кий выше, заставляя её подниматься на цыпочках. Он чувствует жар её тела совсем рядом. Это пьянит куда лучше виски.
— Не смей угрожать мне в моём доме. Тебе нечего предложить мне, у тебя ничего нет, как никогда и не было. Ты не нужна ни мне, ни моей семье, — он наклоняется ближе к её уху, переходя на шёпот, — никому.

Он знает, знает куда она тянется. Это движение не ускользает от взгляда Эрнеста, поэтому он даёт ей вздохнуть, убирая кий от её горла и тут же вжимая его в скрещенные руки Гестии. Пусть только попробует поднять на него палочку.
Дерево трещит от нагрузки, но выдерживает, а она продолжает цепляться за свою жизнь так, как будто она ценна. Она никогда не умела признать свою беспомощность и неправоту, сколько он её помнит.
Мальсибер чувствует как что-то острое — колено — упирается в него, не давая сократить расстояние. Он рычит, толкая её в сторону, отодвигая бедром её колено в сторону.
— Помощь нужна, — соглашается он, — Тебе.
Гестия правда не понимает, что пришла в ловушку? Вторгнувшись в родовой дом, где так когда-то тепло принимали её, она подписала себе смертный приговор.
— Проси, — предлагает Мальсибер, — чтобы я тебя отпустил.

— Ты дура, — любезно сообщает он ей, давя на запястье правой руки сильнее, — просят не так. Я обдумаю твоё предложение. После. А пока у тебя минута.
Она здесь, и ей от него никуда не деться. Гестия должна была это понимать, когда шла сюда.
Мальсибер отпускает кий, перехватывая её руки своими, давя ладонями на запястья. Ей некуда бежать.
Он даёт ей проникнуться чувством собственной беспомощности, гладит указательным пальцем в перчатке её ключицу, выпирающую сквозь ткань блузки.
— И ты дура, если когда шла сюда, думала, что будет по другому.
Чтобы Нойманн себе не возомнила, однажды Мальсибер уже записал её в список вещей, что принадлежат ему. И вычёркивать не собирался.

Отредактировано Ernest Mulciber (2018-02-23 23:14:52)