Заметив, как Лестрейндж ослабил свой шейный платок, Малькольм пожалел, что ввязал в это дело именно его. Лёгкости и шуткам профессора противоречили его напряжённые движения. Нет, юноша совсем не хотел причинить ему страдания.
Леди Белла двигалась, напротив, легко и говорила, посвящая его в таинство, предупреждая ученика от ошибки. И пока взрослые перебрасывались остротами, Малькольм задумался над услышанным. Передать, поделиться… Что, если здесь сработает принцип, схожий с легилименцией? Если он решит передать Лестрейнджу собственные эмоции и боль, откроет перед ним душу, то тот примет их вместе с накопившейся болью? Страшные мысли... Юноша нервно облизнул губы и нахмурился, рассматривая восточный орнамент ковра. Так ли это на самом деле, что он не способен ударить Лестрейнджа без причины?
Голос наставника вырвал его из собственных мыслей, не дав их развить. Малькольм сбросил мантию, оставшись в рабочей маггловской одежде — как есть фермерский мальчишка, — и достал палочку, хмуро посмотрев на бывшего профессора.
— Я заранее прошу у вас прощения, сэр, — он поджал губы, закрыл глаза и вытащил из глубин памяти самоё своё неприятное воспоминание.
Битва за Хогвартс произошла внезапно и была краткой. Профессора едва успели эвакуировать первые и вторые курсы, как осада замка уже началась. Малькольм и думать не хотел о том, чтобы сбегать и прятаться, нет, он хотел защищать школу, даже если ничего не умел. Его защита вышла какой-то скомканной и нелепой, не принесла ничего — он продержался в паре с каким-то взрослым волшебником едва ли десять минут, затем, оглушённый заклинанием, свалился с лестницы и ушибся головой. Очнулся он с переломами, среди каменных обломков и разрушенных стен, когда битва уже стихла. Взрослый волшебник лежал поблизости, погребённый под завалами, с застывшим выражением ужаса на лице.
Малькольм вновь погрузился в то состояние злости от собственной беспомощности, горечи от потери и стыда перед неизвестным, что, возможно, защищал глупого школьника до последнего. Боль… Боль в тот день и в следующий, и во многие дни после, была такой страшной — он снова почувствовал её. Ощутил невыносимую горечь. Так, что сердце бешено застучало, а глаза защипало от слёз. Он поднял палочку, сделал нужный взмах и направил её на Пожирателя Смерти.
— Круцио.
[AVA]http://static.diary.ru/userdir/3/3/3/1/3331421/85950108.jpg[/AVA]

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/3/3/3/1/3331421/85950108.jpg[/AVA]
Передаваемая боль оказывается такой силы, что почти обжигает руку. Она сметает, заставляет Лестрейнджа сжаться и упасть. Впитывается под кожу, разрушает, выламывает. И вместе с ней выходит наружу отчаяние, обида, сожаление об утраченном и… ненависть. Этот набор испытываемых чувств заставляет кровь бурлить, соединяется на кончике волшебной палочки, стекает с нее, превращается в поток, ударяясь о наставника. Малькольм чувствует отголоски боли Лестрейнджа, слышит его стон. И это, наконец, отрезвляет.
Он едва ли не с трудом опускает палочку, буквально чувствуя как проходившая через него волна стихает, сворачивается, становится едва ощутимой, почти незаметной. Малькольм тяжело вдыхает, отмечая, как медленно к нему возвращается обычное восприятие. Подойти, чтобы помочь наставнику подняться, получается с трудом, через силу.  Он должен испытывать беспокойство, страх за мужчину или отвращение к самому себе, но не чувствует ничего, кроме зияющей пустоты в душе, усталости и тяжёлого освобождения от боли. Сознание как будто через пелену начинает пропускать чужую речь. Увы, находясь в прострации, Малькольм лишь запоздало понимает, что Рудольфус Лестрейндж к нему обратился. “Видел и лучше”.
Юноша поднимает взгляд, убирает руки за спину и механически спрашивает:
— Что я сделал не так, сэр?
Как будто речь идёт об обычном заклинании, вроде Люмоса, которое нужно усовершенствовать. И наставника не скручивало только что на полу с минуту назад от действия его палочки.
Вокруг него пустота и холод. Он только заставил человека испытывать боль, а вместо сожаления чувствует удовлетворение оттого, что заклинание вышло с первого раза. Ничего не изменилось. Небеса не обрушились на него, не погребли под собой обломки стен. Часы на каминной полке всё так же продолжали свой ход.

Отредактировано Malcolm Baddok (2019-05-15 08:33:01)

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/3/3/3/1/3331421/85950108.jpg[/AVA]Нет, ему не было настолько плохо как наставнику. И Малькольм бы сказал об этом, только почему-то не смог произнести ничего вслух. Он также не получил никакого наслаждения от наложения заклинания - вместо него в груди осталась какая-то зияющая дыра, продуваемая, заставляющая кости леденеть. Не осталось ничего, кроме ощущения опустошённости. Даже внутренняя боль куда-то ушла. Правда ведущая рука немного ныла, словно на ней остался ожог, только парень ещё не осознал этого. И время потекло иначе.
“Нет, миледи” - хотел бы ответить он, но вместо этого просто покачал головой. Кивнул на указания наставника, спокойно принимая их к сведенью. В другое время он, возможно, покраснел бы и извинился, оттого, что не смог выполнить задание так, как от него ожидали. Но в этот раз он просто механически отметил, что цель первого эксперимента была достигнута. Результат был получен: он смог причинить боль с помощью волшебства. Смог наложить Круцио на человека, которому не был безразличен - Рудольфус Лестрейндж даже помнил день его рождения. Теперь стоило узнать, сможет ли Малькольм сам выдержать непростительное заклинание. Не заорать о пощаде, не обделаться и не выпасть в прострацию. Леди Беллатрикс была идеальным исполнителем, который, как парень надеялся, не станет его щадить.
- Миледи, - горло немного саднило, поэтому обращение вышло немного хриплым. Он откашлялся и попробовал ещё раз. Слова на английском давались с трудом. - Вы покажете, как… как выполнить Круциатус правильно? Прошу вас.
“Сделайте мне этот подарок, посвятите меня в таинство”.

Отредактировано Malcolm Baddok (2019-07-16 22:18:43)

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/3/3/3/1/3331421/85950108.jpg[/AVA]Мягко, чарующе ласково и искренне леди Беллатрикс исполняет его просьбу. Показывает всю мощь и красоту пыточного заклинания. У Малькольма мгновенно в груди разворачивается пламя, ноги
подкашиваются, а всё тело скручивается и тянет вниз. Он с грохотом падает на пол, переставая осознавать происходящее. Время замедляет свой ход. К горлу подкатывает тошнота, потому что внутренние органы завязываются в один большой узел. Все чувства разом обостряются. Он слышит щебет птиц за окном и треск дров в камине. Чувствует тягучий тяжёлый запах виски. Видит, как миледи улыбается. Затем он закрывает глаза и, вместо её улыбки возникают яркие вспышки, одну за другой, — но и держать глаза открытыми больше невозможно. Боль такой силы, что испепеляет его. Разбирает по косточкам. Проникает в кровь и поджигает её. Сметает всё сметения, желания, размышления и планы — всё мысли и чувства, которые он когда-либо в себе держал. Малькольм горит изнутри, хрипя и пытаясь глотнуть воздуха, которого не стало. Горло саднит, губы пересохли, а сердце стучит слишком быстро и кажется, что каждый удар будет последним. Он рефлекторно съеживается, подтягивая к груди ноги, пряча живот. Ждёт конца, разглядывая и запоминая узор на подоле чёрного платья леди Беллатрикс. И медленно уплывает… Уносится мыслями в разрушенный замок Донброх.
Что-то разжимается внутри него, давая, наконец, возможность вдохнуть кислород.
В лице леди Керидвен снова проступают знакомые острые черты, и Малькольм понимает, что освобождённый призрак ему только померещился. Леди Керидвен ушла, её давно нет… Перед ним Беллатрикс Блэк — живая, настоящая. А он, съёжившийся на персидском ковре, лежит сейчас у её ног. От осознания этого парню почему-то становится смешно. Он откидывается на спину и начинает, усмехаясь, кашлять, давясь смехом и воздухом.
— Я попросил бы вас ещё, — пересохшее измученное горло так ссаднит, что он заговаривает едва слышно, с резким аргайльским акцентом, — но вы… вы ведь не согласитесь.
Он продолжает лежать, распластанный на ковре, без сил подняться или прекратить это откашливание в перемешку с тихим смехом. Возможно, они подумают, что он сошёл с ума, если он сейчас же не успокоится. Но Малькольм просто не способен сразу собрать себя обратно. Тело не слушается юношу — его только что пропустили через дробилку, а душу вынули и очистили огнём прежде, чем вернуть обратно. Он даже не способен ползти. Зато может шептать.
— Результат второго эксперимента также получил положительный результат, — отмечает он вслух. Ну да, брюки по-прежнему в порядке, его не вывернуло и он не запросил о пощаде. Уже хорошо.

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/3/3/3/1/3331421/85950108.jpg[/AVA]
К горлу опять подкатывает тошнота, и Малькольм кашляет, подавляя рвотный рефлекс. Тело почти не подчиняется ему, больше напоминая желе. Тяжёлое, ленивое желе. Поэтому он не возражает, когда наставник поднимает его на ноги и подтаскивает к дивану, позволяя на него опуститься. Пить виски совсем не хочется, но и тут он не возражает — юноша обещал не спорить и выполнять всё в точности, как скажут. Бокал непривычно тяжёлый — Малькольм принимает его двумя руками, чтобы не расплескать содержимое. Если он выпьет, то быстро опянеет и замкнётся в себе, ударившись в воспоминания. А если  заговорит, то на гэльском. Неприятное чувство отвращения к самому себе полностью охватит его, не говоря уже о головной боли. Он снова захочет увидеть мать, которую так и не смог возненавидеть и забыть. Всё это переживать ему не хочется. Быть скотиной — тоже. Однако он ведь обещал слушаться… Малькольм облизывает пересохшие губы, смотрит ещё раз в карие глаза Лестрейнджа и проглатывает залпом противную жидкость. Виски обжигает горло, заставляет жмуриться и вновь кашлять. "Гадость". Он очень надеется, что наставник не заставит выпить его ещё один бокал. Нет, он не пьянеет мгновенно, как думал. Это всё страхи в его голове, отголоски неудачного опыта. Люди звереют, когда много пьют… Малькольм тянется в карман и неожиданно нащупывает что-то мягкое, тёплое. Это шарф в зелёную клетку, который подарила ему на Рождество Астория. Приятный на ощупь, совсем не колючий, он немного успокаивает и помогает перестать думать о плохом.
— Благодарю вас, — наконец произносит более-менее твёрдым голосом. Глядя сначала на леди Беллатрикс, затем на Лестрейнджа. Больше не шепчет. — Вас обоих.
Странно, они чужие ему люди, и пусть всё тело тянет от усталости, но он давно не чувствовал себя так по-домашнему комфортно. Учитывая, что он только что наложил Круцио на наставника, затем испытал пыточное заклятие на себе, это странно вдвойне. Потому что встреча не похожа на традиционные семейные посиделки, да и они не семья. Но почему тогда так спокойно? Возможно оттого, что с ними он чувствует свободу? Свободу от желание получить одобрение дяди, получить внимание и любовь родителей. свободу быть собой, свободу реализовать свой потенциал. Им не плевать на него, как родителям. Они даже помнят про его день рождения и зачем-то возятся с ним, обучая. И это делает Малькольма счастливым.
— Вы… — он обращается к наставнику, — вы спросили Его обо мне? Я… я не передумал.
Темный Лорд привлек Малькольма как личность, затем внимательная леди Беллатрикс — как объект восхищения мастерством, затем Лестрейндж — как наставник, как старший, который может спустить с небес на землю и помочь раскрыть глаза на суровую реальность. Сурового дяди, который может запретить ему поступать как хочется, больше нет. А парню хочется присоединиться к этим людям. Он готов. Единственное, Малькольм боится оказаться недостойным. Недостаточно талантливым. Недостаточно полезным. Недостаточно верующим в идеи Тёмного Лорда. Ненужным.