Темнота. Сколько в ней оттенков? Сотканная из всех цветов радуги в самом глубоком их, самом лишненном света проявлении, она таит в себе все – каждую крупицу чего-то яркого, доброго, вечного, заточенную в клетку, извращенную, измазанную в грязи. Можно ли отыскать в ней что-то хорошее? Отмыть хоть одну крупицу, заставив ее сиять и разгонять мрак, сгустившийся вокруг? Поможет ли это?
Она хотела бы знать наверняка. Чтобы не оступиться. Чтобы не совершить ошибки, приняв желаемое за действительное. Чтобы больше никогда не ступить на скользкий путь самообмана. Но если бы люди знали заранее, что их ждет, разве они стали бы упорствовать? Здравый смысл говорил «нет», но опыт был с ним не согласен.
Каждое утро она засыпала и просыпалась с одной и той же мыслью – могла ли она тогда, шесть лет назад поступить иначе? Сделать хоть что-то, чтобы помочь тому, кому открыла свою душу? Стоило ли?

Джинни одиннадцать. Она чувствует себя безумно одиноко в этом огромном замке – этом маленьком обособленном мирке под названием Хогвартс. Братья так много рассказывали о нем, что сейчас она чувствует себя обманутой – здесь холодно и все куда-то спешат. Однокурсники, с которыми она должна была сдружиться, кажутся ей слишком по-детски восторженными, а Гарри смотрит сквозь нее, словно она всего лишь приложение к Рону.
У Джинни есть тайна. Друг, о котором она никому не расскажет, потому что ее не поймут. А он понимает. Каждое его слово, написанное аккуратным почерком, проникает в самое ее существо, вынимая на свет все, о чем она не говорила – никогда и ни с кем.

Том не прекращает ей сниться. Он приходит к ней, стекая чернилами со страниц дневника. Не тенью, а во плоти. Не каждый день – изредка, - словно само его появление – это подарок, который не может стать обыденностью.
Он такой же, как и был, каким предстал перед ней в Тайной комнате – в его лице не изменилось ни единой черточки: все те же острые скулы и внимательный, пронзительный взгляд. Джинни слишком хорошо запомнила это лицо, чтобы ошибиться хоть в малой детали. Темная ткань черной мантии, чуть потертая на локтях, наглухо застегнутая у горла рубашка и ровный – идеальный – узел галстука. Он идет к ней спокойным, решительным шагом, растягивая губы в сладкой, манящей, темной улыбке, от которой по телу Джинни – от затылка к кончикам пальцев – расползаются мурашки.

Джинни ведет дневник. Ее друг может общаться с ней только так. Она доверяет бумаги все свои мысли, зная наверняка, что тот, кому это адресовано, поймет ее и не высмеет. Она уверена, что он относится к ней серьезно. В отличие от всех остальных, которые якобы ей дорожат.
Все ее страхи исчезают, впитываются вместе с чернилами в плотную бумагу, растворяются с каждой их беседой. Ее друг доверяет ей не меньше, иначе он не просил ее о помощи. Она благодарна ему и рада сделать все, что в ее силах. Так ведь поступают друзья?

Она не всегда успевает понять, что это сон. И никогда не знает, в какой момент проснется. Заглушающее на пологе или двери комнаты становится для нее привычкой – однокурсникам и семье незачем знать о ее кошмарах.
Она никому о них не рассказывает. К чему тревожить их тем, в чем они не смогут помочь? Зелье без сновидений, пожалуй, решило бы ее проблему, но она прибегает к этому способу лишь тогда, когда силы покидают ее окончательно, и телу, действительно, необходим здоровый сон.
Она почти привыкла к этим снам. Иногда ей кажется, что они уже стали частью ее самой.

Джинни напугана. Она не может вспомнить, где была или что делала, когда происходили все эти странные – страшные – вещи. Друг успокаивает ее, но она уже не уверена, может ли верить ему. Она боится хоть ненадолго оставить где-то дневник и в то же время мечтает от него избавиться. Чем дальше, тем больше ей кажется, что даже новый друг всего лишь использует ее.

Том не говорит. Никогда. Ни слова. Просто протягивает руку, словно приглашая ее, но даже в этом жесте столько затаенной властности, что она не может не подчиниться. Он сжимает ее тонкие пальцы в своих, и кости трещат в этой жесткой хватке, заставляя ее кричать. Боль пульсирует в кисти с такой силой, что кажется, она вот-вот рухнет на колени, не в силах ее вынести, но она знает, что это лишь начало. Всего лишь прелюдия к тому, что будет дальше, поэтому лишь стискивает зубы и делает шаг навстречу.

Джинни ненавидит себя. Она предала его – единственного, кто в нее верил, кто помог ей почувствовать себя уникальной. Она испугалась и выбросила дневник. Как она могла? Джинни одумалась слишком поздно. Кто-то украл его. Кто-то забрал у нее единственное, что было ей ценно. Единственное, что принадлежало только ей одной.

Они останавливаются в центре комнаты – безликой и темной. Джинни никогда не запоминает ее – все ее внимание сосредоточено на нем. Узкая ладонь в извращенном подобии ласки очерчивает ее лицо, легко царапая ногтями щеку, и останавливается на шее. Ему не нужно давить сильно, чтобы заставить сердце Джинни биться о грудную клетку быстрее и чаще – боль в руке все еще отвлекает ее, заставляя едва слышно скулить и кусать губы, - но волнение – не его цель. Пальцы сжимаются на ее горле, выжимая весь воздух до капли, вынуждая царапать чужую руку, в попытке прекратить эту пытку. Она бьется и выдирается – страх заполоняет ее до краев, а сознание медленно, но неотвратимо уплывает. Она хочет освободиться, она хочет жить, но задыхается с каждой попыткой вырваться все быстрее.
Том смеется едва слышно и почти мягко, опуская ее обмякшее тело на пол. Выжатые досуха легкие горят, и каждый новый вздох причиняет ей боль. Жадная попытка глотнуть воздуха не приносит облегчения. Том рассматривает ее с интересом, словно зверушку, над которой ставит эксперимент и неторопливо расстегивает рубашку на животе. Прикосновение холодных пальцев прокатывается дрожью по телу. Джинни пытается дышать, но горло перехватывает страхом и предвкушением. Она почти чувствует чужой, полный довольства вздох у себя на губах, когда кожа на животе лопается под давлением пальцев. Она кричит так громко, что спору оглохнуть, но Том лишь едва слышно цокает языком, погружая руку глубже. Джинни словно со стороны видит, как пачкается кровью белый манжет, как тонкие пальцы тянут из широкой, размером с кулак дыры наружу внутренности. Боль невыносима, она полыхает в ее теле, словно Адское пламя, но она не может перестать смотреть. Темная, почти черная кровь толчками выходит из раны, заливая все вокруг. Она остро пахнет медью, и Джинни почти может ощутить ее вкус – соленый, железный запах наполняет рот слюной. Она закашливается в крике и только сейчас понимает, что она, действительно, глотает кровь. Та заливается в нос, и Джинни приходится поднять голову, чтобы не захлебнуться.
Она видит, как шевелится под натянутой кожей рука, как Том извлекает ее внутренности, с раздражением сдергивая с руки потянувшиеся следом кишки. Когда он доходит до сердца – склизкого комка мышц, пульсирующего в его руке, - она понимает, что это сон.
- Забирай.
Булькающий звук, сорвавшийся с ее губ слабо похож на слово, но Том понимает ее. Он пристально смотрит ей в глаза, прежде чем сжать пальцы, превращая сердце в кусок мяса, и бросить к ее ногам.
Она едва улавливает тихий, полный разочарования вздох, прежде чем Том поднимается на ноги и уходит.

Джинни просыпается в Больничном крыле. Она чувствует себя хорошо. Солнце льется из приоткрытого окна, заставляя ее щуриться. На соседней койке лежит Гарри. Его лицо спокойно, а грудная клетка мерно поднимается под одеялом. Он спит. Джинни кажется, что она проснулась от долгого, глубокого сна. Она ощущает непривычный душевный подъем и освобождение, но не может ответить даже себе, чем это вызвано.

Джинни просыпается в Больничном крыле. Она чувствует себя разбитой и выпотрошенной. Горло жжет и царапает изнутри, заставляя ее надсадно кашлять. Она утыкается лицом в подушку, чувствуя, как внутренности выворачивает наизнанку от боли.
- О, мисс Уизли, вы пришли в себя, - мадам Помфри семенит к ее кровати с какими-то бутыльками. – Значит, жар, наконец, спал. Слава Мерлину! И кто придумал эти дурные игры в дождь?! Подумать только – это же так опасно! Хорошо еще вы отделались лишь сломанной кистью и сильными ушибами, но все же могло быть гораздо хуже!
Она продолжала причитать, пока не влила в Джинни около пяти разных зелий.
- Ничего, милочка, завтра будете как новенькая…
Джинни едва смогла кивнуть, прикрывая глаза. Она не чувствует освобождения, хотя уверена – Том больше не будет являться ей в кошмарах, - только тяжелое, давящее чувство потери. Она коротко выдыхает и закрывает глаза.
Темнота окутывает ее, словно мягкое махровое одеяло.
Впервые за долгое время ей ничего не сниться.

Майкрофт не верил в чудеса. Кто, в самом деле, в его годы в них верил? Наивные идиоты или сумасшедшие. Ни к первым, ни уж тем более ко вторым он себя не относил. Впрочем, сейчас, в очередной раз тщетно пытаясь покинуть комнату, он начинал всерьез задумываться над тем, не двинулся ли он рассудком.
Все началось в семь ноль пять вечера. Майкрофт помнил это, потому что невольно бросил взгляд на часы, выходя из лифта в полицейском участке. Даже здесь, в этом сером офисном антураже царил дух Рождества – перегородки были украшены мишурой, а в углу, на столе у кофейного автомата высилась несуразная, безвкусно украшенная разномастными шарами елка. Большинство сотрудников, по всей видимости, воспользовались положенными им выходными, и в участке царила непривычная тишина. Только Лестрейд все еще корпел над годовым отчетом – Майкрофт знал об этом, именно потому и явился сюда лично, а не вызвал того, как это обычно бывало, к себе. Обстановка, по его мнению, была самая, что ни на есть располагающая к неофициальной беседе о Шерлоке, благодаря очередной шалости которого Лестрейд и вынужден был проводить время на работе. Приглушенное чертыхание, которое доносилось из его кабинета, служило лишним подтверждением тому, что начальство все еще с большим недовольством относилось к приглашению к делам полиции постороннего консультанта, каким бы популярным тот не был в средствах массовой информации.
- Бумажная работа – все еще не ваша сильная сторона, - Майкрофт бросил выразительный взгляд на стопку папок на краю стола и переступил порог. – Добрый вечер, инспектор.
Лестрейд вздохнул так тяжело, что впору было задуматься о целесообразности разговора.
- Не могу согласиться насчет доброго, но… постойте, - он поднял глаза и посмотрел на часы, - черт, и правда уже вечер.
Майкрофт хмыкнул, проходя в кабинет и оглядывая его с вежливым любопытством.
- Некоторые люди на моем месте сочли бы кощунственным так часто поминать черта в Рождество.
- И вас с праздником, Майкрофт, - Лестрейд потер ладонями лицо и впервые за все время поднял на него взгляд. – Чем обязан?
- У нас с вами только одна тема для разговора. Думаю, вы понимаете, кого я имею ввиду.
Лестрейд скривился, как от зубной боли.
- Опять Шерлок.
- Вы чрезвычайно проницательны.
- Вам кто-нибудь говорил, что сарказм вам не идет? – вдруг улыбнулся Лестрейд, захлопывая папку и откидываясь на спинку стула.
- Впервые слышу подобное.
- Конечно. Вы, наверное, за такую дерзость головы отрываете.
- Не соблазняйте, инспектор.
- Куда уж мне… - Лестрейд снова вздохнул. – Так что именно вы хотели обсудить насчет Шерлока?
Майкрофт окинул того задумчивым взглядом и устроился в кресле напротив, поглаживая пальцами ручку зонта. Это простое действие ожидаемо отвлекло на себя все внимание Лестрейда, позволив ему спокойно понаблюдать за ним несколько секунд. Тот явно плохо спал – круги под глазами, заострившиеся морщины и общий, слишком помятый даже для него, вид красноречиво об этом свидетельствовал, - но причины для подобного состояния Майкрофт не находил. Это раздражало, хотя и, если задуматься, совершенно его не касалось.
- Боюсь, после случая в лечебнице он решил, что мне недостает родственного участия.
- Да что вы?
- Неужели это сарказм, инспектор? Браво. Не прошло и десяти лет общения с моим братом, и семена его пагубного влияния дали всходы.
- Отчего же пагубного?
- Вам, знаете ли, сарказм к лицу идет не больше, чем мне.
- Похвальная забота о моем имидже.
- Не льстите себе, мне нет никакого дела до вас лично.
Ленивая улыбка сползла с лица Лестрейда. Он прикрыл глаза в попытке успокоиться.
- Вы приходите к мой кабинет, говорите, что вам нет до меня дела, но, тем не менее, надеетесь, что я вам помогу. Вам не кажется, что это не слишком выигрышная стратегия?
- Наши отношения с самого начала носили несколько односторонний характер, инспектор. Мне казалось, вас это вполне устраивает.
- Вам казалось, - криво усмехнувшись, подтвердил Лестрейд. – Что касается Шерлока… Что ж, думаю, теперь вы ощутите на своей шкуре, каково это быть под постоянным наблюдением брата. Я считаю, что это вполне справедливо, так что – ничем не могу и не хочу вам помочь.
Лестрейд растянул губы в натянутой улыбке.
- Всего доброго – у меня как видите, и без вас довольно головной боли.
Майкрофт растеряно моргнул, но тут же взял себя в руки и встал. На секунду в лице Лестрейда ему почудилось что-то вроде разочарования, но тот слишком быстро уткнулся в бумаги. Тот факт, что безотказный Лестрейд в этот раз, наконец, решил не оказывать ему помощь, застал Майкрофта врасплох. Он с самым задумчивым видом переступил порог и растеряно замер. Перед ним снова был кабинет, который он только что покинул и в который совершенно точно не собирался возвращаться.
- Что-то еще? – Лестрейд бросил на него короткий взгляд, в котором Майкрофту почудилась надежда. Он прищурился, всматриваясь в чужое лицо, но нет – дело было всего лишь в неудачно упавшем свете лампы.
Майкрофт мотнул головой, словно желая сбросить с себя наваждение, и вновь повернулся к выходу, желая, наконец, уйти. Только вот, похоже, этому стремлению не суждено было сбыться.
- Инспектор, - неуверенно позвал он.
- Теперь решили убедить меня, что передумали и вам резко стала не безразлична моя персона?
- Нет, - Майкрофт раздраженно поджал губы. – Проводите меня к выходу. Пожалуйста.
Возможно, Шерлок был прав и ему, действительно, стоило больше отдыхать? Лестрейд, на удивление, в этот раз ерничать не стал и поднялся из-за стола, хотя и с крайне удивленным видом. Майкрофт пропустил его вперед, желая собственными глазами убедиться в том, что все это – всего лишь бред его воображения, но и эти его чаянья оказались тщетны. Всего лишь мгновение назад Лестрейд переступил порог, и вот – стоило Майкрофту моргнуть – они уже стоят друг напротив друга, лицом к лицу.
- Что за..?
Лестрейд повторил попытку несколько раз, но результат не изменился ни на йоту.
- Похоже, провожатый из вас отвратительный, - устало вздохнул Майкрофт. Все это заметно отдавало безумием, если бы не одно но – разделить одну галлюцинацию на двоих было невозможно.
- Знаете ли… - возмущено начал Лестрейд, но Майкрофт его перебил.
- Как думаете, это ваш сон или мой? – задумчиво поинтересовался он.
- Для сна вы слишком правдоподобно заносчивый.
- Думаете, ваше воображение не способно воспроизвести меня достаточно достоверно?
- Думаете, мы стали бы рассуждать о том, что это сон, если бы действительно спали?
- Туше.
Настал черед Майкрофта вздыхать. Он еще раз оглядел комнату и остановился взглядом на часах, которые висели у них над головой. Стрелки показывали десять минут восьмого.
- У вас часы стоят.
- Мне кажется, это не главная наша проблема.
Майкрофт одернул собственный манжет – секундная стрелка замерла на середине циферблата. Подумав пару мгновений, он перехватил запястье Лестрейда.
- Что вы..?
- Ваши тоже стоят, - вынес вердикт он и для верности постучал указательным пальцем по циферблату. – И мои. Занятная вырисовывается картина.
Выудив из кармана телефон, он какое-то время молча рассматривал экран – время не сдвинулось ни на секунду, после проверил наличие сигнала – его, как и стоило ожидать, не было,  - и вернул телефон на место.
- Что ж, либо вся техника вышла из строя, либо это сон, либо кто-то из нас сошел с ума.
Последняя мысль вызвала у него нервный смешок. Лестрейда, который до этого молча наблюдал за его манипуляциями, этот звук словно вывел из ступора. Тот с тревогой всмотрелся в его лицо.
- Вы в порядке?
- О каком порядке может идти речь, Лестрейд, - раздраженно отозвался Майкрофт. – Если вы не заметили, ни один из озвученных мной вариантов даже с натяжкой нельзя назвать приемлемым. Хотите оказаться сумасшедшим? Я вот не горю желанием выяснить, что пошел по стопам сестрицы.
Он до боли сжал в пальцах ручку зонта.
- У вас губы побелели, - растеряно произнес Лестрейд. – Ну-ка… давайте, садитесь, Майкрофт.
- Не обращайтесь со мной как с больным!
- Тогда не ведите себя как больной!
Их крик тонким звоном осел на стеклах и повис между ними натянутой тишиной. Майкрофт ослабил узел галстука и, подумав пару мгновений, все же сел.
- Довольны?
- Сейчас описаюсь от восторга.
Майкрофт скривился и потер пальцами переносицу. Мысль о том, что он, возможно, и правда сошел с ума, прокатывалась дрожью вдоль позвоночника, мешая трезво мыслить.
- Что будем делать? – Лейстред присел рядом с ним на край стола, не прекращая смотреть с тем же выражением искренней тревоги, которое отчего-то неимоверно раздражало.
- Не имею ни малейшего понятия. Не будь ваш кабинет на десятом этаже – предложил бы попробовать окно.
- А это идея!
- Что? – Майкрофт дернулся, но тот уже открыл окно и перекинул ногу через подоконник. - Вы с ума сошли, Лестрейд? 
Тот улыбнулся какой-то абсолютно безумной улыбкой и оперся на руки, перелезая. Майкрофт почти прыжком преодолел разделявшее их расстояние, но Лестрейд, вместо того, чтобы пропасть за оконным проемом, вывалился прямо на него. Они рухнули на пол, причем Лестрейд, оказавшийся сверху, не слишком торопился их положение поменять. Его короткое, рваное дыхание оседало у Майкрофта на губах, а шальной взгляд темных глаз завораживал, оседая колючими мурашками на затылке.
- Удобно устроились?
Предвкушение, которое Майкрофт на секунду ощутил, испугало его и вызвало острое чувство неловкости.
- Очень, - Лестрейд широко улыбнулся, но тем не менее приподнялся на локтях и осторожно встал, после подавая Майкрофту руку. - Спасибо.
- За что, позвольте поинтересоваться, вы меня благодарите? - он отряхнул брюки и снял пальто, очищая его от пыли и мусора. - Прежде чем отвечать что-то о мягком приземлении, советую вспомнить собственное умозаключение об оторванных головах, инспектор.
- Вообще-то я имел в виду то, что вы бросились на выручку, но теперь даже не знаю... слишком велик соблазн вас поддразнить, - Лестрейд рассмеялся.
Майкрофт озадаченно посмотрел на него. То, как тот вел себя сегодня, абсолютно выбивалось из привычной схемы их общения. Лестрейд никогда не испытывал перед ним свещенного трепета, который был свойственен большинству его подчиненных, но и наглости, которую позволял себе, например, Ватсон, за ним никогда не замечалось. Майкрофт задумчиво перебрал в памяти все их последние встречи, но так и не нашел ничего примечательного. Разве что несколько недель назад тот настаивал перенести встречу в более неформальную обстановку, но сам он не нашел для этого причин.
- Вы сегодня слишком много себе позволяете, инспектор.
- Напротив, пока я держу себя в руках.
- Мне стоит готовиться к физической расправе? - Майкрофт вскинул брови в искреннем удивлении. Он молча наблюдал за тем, как Лестрейд смеется в ответ на его вопрос и устраивается прямо на полу, опираясь спиной о шкаф.
- Все же, я никогда не перестану удивляться представителям вашей семейки. Такие умные, а как дело касается лично вас - не видите дальше своего носа.
Майкрофт вздернул подбородок, демонстративно устраиваясь в его рабочем кресле.
- Ваша дерзость чем-то вызвана или дело в том, что вы вынуждены провести Рождество в моей компании?
- Самое забавное в том, что я еще вчера я обещал себе, что если представится шанс, обязательно с вами объяснюсь. Но вот теперь смотрю нас вас и понимаю... глупости все это.
- Может быть, прекратите говорить загадками? - раздраженно отозвался Майкрофт. - Если вам есть что мне сказать - наберитесь смелости и озвучьте мне это в лицо.
Он презрительно вздернул верхнюю губу и прикрыл глаза.
- Не думал, что вам свойственна трусость, инспектор.
- Трусость?!
Майкрофт ощутил на своем лице дуновение воздуха, а когда распахнул глаза - Лестрейд нависал прямо над ним, уперев руки в подлокотники. Прежнее чувство предвкущения едва успело поднять голову, когда чужие губы накрыли его рот, целуя настойчиво и требовательно. Майкрофт никогда бы не заподозрил в инспекторе такого напора - не поддаться ему было просто невозможно. Он неловко прихватил губы Лестрейда своими, и тот растеряно замер.
- Что же вы, инспектор? - едва слышно выдохнул Майкрофт. - Неужели это всего лишь бравада?
- Понятия не имею, что это значит, - отозвался Лестрейд, коротко целуя его снова. - И у меня между прочим, есть имя.
- Я знаю, Грегори, - Майкрофт усмехнулся, утыкаясь лбом в чужой лоб. - Я знаю.

- Думаешь, уже можно их выпустить? - поинтересовалась Антея, не отрывая взгляда от экрана, на котором ее начальник целовался с инспектором. -  У духа нынешнего Рождества, знаете ли, еще много дел.
- Фактически, он с ним еще не объяснился, - Ирэн провела стэком по ноге, мурлыча себе под нос рождественскую мелодию. - Хотя в следующем году недоговоренности будут у них в моде.
- Давайте уже отпустим мальчиков и попьем чаю, - миссис Хадсон вздохнула. - Шерлок и Джон вот-вот вернутся. В прошлое Рождество у нас ничего не вышло. Боюсь, и в этот раз все будет не так уж и просто.

Любое желанье твое, - слышишь? -
Будет исполнено, как закон.
Я наблюдаю,как ты дышишь.
Не нарушая твой хрупкий сон.

Ты улыбаешься безмятежно,
Прячешь под одеяло нос.
Я замираю, вдыхая нежный,
Легкий запах твоих волос.

С каждым движеньем твоим и вздохом
Я влюбляюсь в тебя сильней
И стараюсь собрать по крохам
Светлый мир для твоих теней.

Если позволишь, то я сумею
Сердце от боли твое укрыть, -
Я обнимаю тебя сильнее -
Если позволишь себя любить.